“Итак, что же — жениться — значит приморозить хвост в Крылове и выставить спину под всевозможные мелкие удары самолюбия. Расчету нет, любви нет, и благородства сделать несчастие того и другой я особенно не вижу”.
Это, пожалуй, самое главное признание. Он не хотел сделать несчастной ту, которую сильно любил, а женившись при ограниченных средствах, он еще меньше имел шансов выбраться из кромешного ада бесперспективной провинциальной армейской жизни.
Полный разрыв толкнул ее на отчаянный шаг. В общем, это не скрывал Фет: “Ты отстрадала, я еще страдаю”, или: “Как тебя умолял я — несчастный палач” и много других примеров имеется в его стихах.
В его памяти вставали все новые факты и подробности, оправдывающие его перед самим собой: “В последнее время мне не удалось побывать у Петковичей, но на походе чуть ли не всему полку пришлось проходить мимо Федоровки, и притом не далее полуверсты от конца липовой аллеи, выходившей в поле. Сам Карл Федорович (командир полка. — И. С. ) с нами походом не шел, иначе, подъехав к левому его стремени, я считал бы себя безопасным от всякого рода выходок собравшихся в кучку с левой стороны походной колонны зубоскалов. Чтобы избежать заведомо враждебной среды, я безотлучно шел в голове полка, перед трубаческим хором, начинавшим играть по знаку штаб-трубача при вступлении во всякое жилое место. Мои поездки к Петковичам не могли быть неизвестны в полку, но едва ли многие знали, где Федоровка. Душа моя замирала при мысли, что может возникнуть какой-нибудь неуместный разговор об особе, защищать которую я не мог, не ставя ее в ничем не заслуженный неблагоприятный свет. Поэтому под гром марша я шел мимо далекой аллеи, даже не поворачивая головы в ту сторону. Это не мешало мне вглядываться, скосив глаза влево, и — у страха глаза велики — мне показалось в темном входе в аллею белое пятно. Тяжелое это было прощание”.
Длинное оправдание Фета ясно вскрывает его расчет и планы, но почему-то он в конце написал, что “у страха глаза велики”. Почему не любовь заставила его искать в конце аллеи силуэт той, к которой стремилось его сердце?
Кажется, издали странника бедного
Нежно приветствуешь ты...
В 1850 году он все реже бывает у Петковичей, еще лишь раз встретился с Еленой, оправдываясь тяготами армейской службы. Радости встреча не принесла:
...Цветы последние в руке ее дрожали;
Отрывистая речь была полна печали,
И женской прихоти, и серебристых грез,
Невысказанных мук, и непонятных слез...
Она переживает вынужденную разлуку, он тверд в своем решении. В своих воспоминаниях он невозмутимо пишет: “Я должен, не взирая ни на какие волнения, прочно утвердиться в своем новом положении”.
В одном из писем он писал: “Она ...умоляет не прерывать наших отношений, она предо мною чище снега — прервать неделикатно и не прервать неделикатно — она девушка — нужно Соломона”. И задумчиво уточнил, касаясь глубины их отношений: “Существо, которое я люблю и, что еще, глубоко уважаю”.
Он медлил, стараясь оттянуть минуты решительного объяснения, предстоящей разлуки. В конце концов, реакция на его рассудочные слова была мучительной:
...Вдруг ты встала, ко мне подошла
И сказала, что все поняла:
Что напрасно жалеть о былом,
Что нам тесно и тяжко вдвоем,
Что любви затерялась стезя,
Что так жить, что дышать так нельзя,
Что ты хочешь — решилась — и вдруг
Разразился весенний недуг,
И, забывши о грозных словах,
Ты растаяла в жарких слезах.
А между тем произошла трагедия, последствия которой он ощущал всю жизнь, до гробовой доски. Фет говорит больше о своей боли, а не о горе Елены, но ясно, что он, решившись наконец на разрыв с нею, успел приглушить горячее чувство. Потому-то кажется излишне рассудочным его описание смерти Елены.
Вот он как-то выпросился в Березовку (но не в Федоровку! — И. С. ), приехал и неожиданно узнает о случившемся:
“— А Лена-то!
— Что? Что? — с испугом спросил я.
— Как! — воскликнул он, дико смотря мне в глаза: вы ничего не знаете?
И видя мое коснеющее недоумение, прибавил: “Да ведь ее уже нет! Она умерла! И, Боже мой, как ужасно”.
И далее Фет рассказывает трагическую историю со слов как бы другого человека, а не своими словами: “Гостила она у нас, но так как во время сенной и хлебной уборки старый генерал посылал всех дворовых людей, в том числе и кучера, в поле (здесь Фет специально обращает внимание на бедность генерала, который даже кучера, за неимением порядочного числа людей, посылал в поле. — И. С. )... Пришлось снова биться над уроками упрямой сестры, после которых наставница ложилась на диван с французским романом и папироской, в уверенности, что строгий отец, запрещавший дочери куренье, не войдет.