От себя замечу, что такое положение вызывает некоторое смущение у русского человека, видимо, не до конца изжившего косную органичность. Ну скажите на милость, почему негра нельзя называть негром? Араба — арабом. Еврея — о, лучше и не пытаться! А если все-таки попытаетесь, то западные собеседники досадливо передернутся, как будто вы допустили вопиющую бестактность. Разве что вам попадется какой-нибудь европейский националист — тот закивает, почему-то оглянется по сторонам и зачастит полушепотом: “Что вы! У нас об этом говорить не принято...…”
Ну а мы все-таки поговорим. Воспользовавшись правом новичков в “школе демократии”. О толерантности — как принципе и о национальной проблеме — как о реальности. Об этой антиномии гражданского общества, способной взорвать его . Ибо дело, конечно, не только в том, что араба нельзя назвать арабом. А в том, что при такой системе запретов невозможно не только решить, но и обозначить проблему арабского присутствия в Европе, где Марсель или Роттердам уже превращаются в мусульманские города.
Помнится, в одной из теледискуссий я выступал за сохранение графы “национальность” в новом российском паспорте. Как же накинулись на меня участники передачи: пережиток Административной системы! образчик русского шовинизма! Чего только не кричали. И главный аргумент — в цивилизованном мире гражданство автоматически определяет национальность. Во Франции, например. Алжирец, сенегалец или желтолицый выходец из Вьетнама, получив гражданство, становится французом. Это так называемая г р а ж д а н с к а я н а ц и я. Образцовое всесмешение людей, в котором в обмен на утрату национальных особенностей предоставляют равные юридические права.
На Францию ссылались особенно часто. Первая демократия Европы и сегодня считается примером гражданского общества. Конституция Республики о т к р ы- в а е т с я статьей, запрещающей дискриминацию по “происхождению, расе и религии”.
Во Франции и полыхнуло. Взрыв страстей на исходе апреля — и долгое эхо, не умолкавшее много недель! Панические заголовки. Комментарии, где растерянность порождала злобу, а та превращалась в страх. Судейский металл в голосах телеведущих.
Во весь экран искаженные праведным гневом лица “простых французов”. По всем каналам призывы президента Ширака отвергнуть “демонов экстремизма” и защитить “республиканские идеалы”. В выпусках новостей: демонстрации протеста в восьмидесяти городах Франции; в университетах отменены занятия, “чтобы студенты могли обсудить политическую ситуацию в стране” (ВВС Russian.com).
Трагедия, потрясшая Францию, имела имя собственное — Ле Пен. Знаменитый националист, почитатель Жанны д’Арк, лидер Национального фронта прошел во второй тур президентских выборов, выбив из борьбы признанного фаворита — кандидата соцпартии премьера Франции Лионеля Жоспэна.
Уж на что постсоветская пресса не любит левых, однако о провале соцпартии она повествовала, как о собственном поражении. Не радовал даже триумф умеренно правого Ширака, которому выход во второй тур вместе с “одиозным” Ле Пеном почти автоматически открывал дорогу к новому президентскому сроку. Скромный успех националиста отравил радость гробовщиков левых идей.
“Пощечина общественному вкусу”, “Возвращение призраков. Ультраправая волна в Европе: экспансия шовинизма”, — кричали заголовки российских газет. Казалось бы, что московским наблюдателям до парижских бурь, а вот, поди ж ты...…
Любопытно, и н т е р н а ц и о н а л ь н а я команда телеобозревателей, аналитиков, политологов и прочих шоуменов от политики в Париже и Лондоне, Нью-Йорке и Москве успех представителя н а ц и о н а л ь н ы х сил в л ю б о й точке земного шара — от Франции до Малайзии — воспринимает как свое л и ч н о е поражение.… Да что шоумены: державное недовольство выбором более 5 миллионов французов поспешили выразить ближайшие соседи Франции — Германия и Великобритания!
Кто же такой Ле Пен, и чем он так напугал почтенную публику? Весной этого года его биография была у всех на слуху. Родился в 1928 году в бретонском городке Трините-сюр-Мер. Сын рыбака, погибшего во время Второй мировой. Получил прекрасное образование — иезуитский колледж, лицей, затем парижский университет.
В 54-м молодой лиценциат права предпринимает свой первый нетривиальный шаг — из тех, что впоследствии будут не раз приковывать к нему внимание как широкой публики, так и профессиональных политологов. Он вступает в Иностранный легион (парашютно-десантные войска), чтобы участвовать в войне в Индокитае. В 1956 году Ле Пен — самый молодой депутат парламента от правого Союза защиты торговцев и ремесленников. Но уже в следующем 57-м он снова на войне — на этот раз в Алжире. Затем — политическая и коммерческая деятельность на вторых ролях. В 1972 году он создает Национальный фронт. В 74-м решается идти на президентские выборы. Результат — смехотворные 0,74 процента. Через 20 лет, в 94-м, он набирает уже 15 процентов. В апреле 2002-го Ле Пен одержал победу в трети департаментов Франции.
О взглядах “великого и ужасного” русские читатели получили возможность узнать от него самого. Трепеща, но и склоняясь к запретному, “Независимая газета” опубликовала интервью с Ле Пеном. И какое — на две полосы! Ни семейство Бушей, ни сам Бжезинский не удостаивались такого внимания.
Лидер Национального фронта высказывается свободно и широко. Начинает с проблемы преступности и заканчивает угрозой европейской цивилизации: “Она будет затоплена — физически, психологически, умственно и, разумеется, культурно” (здесь и далее цитаты из интервью даны по тексту: “Независимая газета”, 4.06.2002). Сразу же следует “фирменный” ход: причина кризиса — “массовая иммиграция: скопление во французских городах большого количества иностранцев, которые не ассимилируются, а часто и не хотят ассимилироваться”.
Ле Пен не ограничивается общими рассуждениями. Он прямо указывает на ислам как на источник опасности: “Нет нужды скрывать завоевательный характер ислама. Это религия в одно и то же время политическая, нормативная и дающая простор экстремизму. Который, в свою очередь, опирается и на ее демографическую мощь и на возможность различных интерпретаций этой религии”. Поясняя мысль, глава Национального фронта обращает внимание на существенную особенность ислама: “...…Здесь нет внешнего и общепринятого авторитета, и каждый при желании волен давать свое обоснование едва ли не любой идее”.
Однако Ле Пен не так прост и прямолинеен, как пытаются представить его недоброжелатели. Он делает важную оговорку: “Причина экспансии исламского мира — не религия, но демография”. Более того, в отличие от многих западных лидеров руководитель Национального фронта готов признать правоту ислама в столкновении со странами “золотого миллиарда” — но лишь в том случае, когда ислам действует н а с в о е й т е р р и т о р и и и защищается от агрессии извне . “Американцы, — заявляет Ле Пен, — представляющие собой самую мощную и богатую страну мира, привели своей осознанной политикой к насильственной смерти более чем миллион иракских детей. И эта политика, совершенно естественно, должна была породить настоящую ярость против людей, ее проводивших. Иракцы вполне могут сказать: вы оплакиваете 3 тысячи погибших на Манхэттене, а мы потеряли более 1 миллиона только детей! Конечно, они погибли не во время войны, а угасли тихо и незаметно, совершенно неинтересно для Си-эн-эн”.
Трудно сказать, что стоит за этой декларацией — уязвленная совесть западного интеллектуала или трезвый расчет западного политика, сознающего, что без нефти с Ближнего Востока, в том числе иракской, экономика Франции не проживет. Как бы то ни было, в конфликте Ирака с Америкой Ле Пен на стороне арабов.
Он вообще настроен критически по отношению к “самой мощной и богатой стране”. В том же наплыве иммигрантов Ле Пен усматривает следствие г л о б а л и- з а ц и и и обвиняет в происходящем не столько переселенцев, сколько “финансовых воротил Нью-Йорка” : “Им вполне все равно, будут массы работающих потребителей белыми, желтыми или зелеными, как будут они себя вести и одеваться и т. д. Но мы-то живем здесь, это — наша страна”.