Первая мировая война унесла жизни 1,3 млн французов, 2,8 млн вернулись домой калеками. Чтобы восполнить убыль трудоспособного населения, власти широко вербовали на работу иностранцев. В 1931 году их насчитывалось 2,7 млн — при населении 40 млн человек (7 процентов). Но это была белая волна иммиграции — 803 тыс. итальянцев, 507 тыс. поляков, 351 тыс. испанцев. По религии и культуре эти люди были близки к коренному населению и мечтали как можно скорее ассимилироваться, превратиться в “настоящих” французов.
После Второй мировой войны правительство начало поощрять рождаемость. За 20 лет население увеличилось на 14 млн человек. Параллельно шла вербовка иностранцев — в основном для непрестижного труда. Демографический кошмар, который сегодня переживает Франция (как и другие страны Европы), — результат эгоистической, недальновидной политики правительств и монополий самого Запада. Надо сказать, это признают и националисты, в том числе Ле Пен.
В конце восьмидесятых во Франции жило 5 млн иностранцев и 18 млн граждан нефранцузского происхождения, к числу которых относятся натурализованные иностранцы, дети иммигрантов, уроженцы французских колоний. На этом этапе среди иммигрантов стали преобладать выходцы из Азии и Африки, а также стран Карибского бассейна.
Демографические прогнозы также безрадостны. После ограничения иммиграции решающим оказался фактор рождаемости — в семьях переселенцев она высокая (у арабов 6 детей на семью), у французов низкая (1,84 ребенка). К тому же велика доля межнациональных браков. В 1971 году у 20 процентов французов один из четырех родственников третьего поколения был иностранцем. В 1983-м их число повысилось до 25 процентов. В 2000 году их было более трети. “При сохранении такой тенденции через несколько десятилетий Францию будут населять мулаты, исповедующие ислам”, — предупреждает С. Лебедев.
Поскольку Сергей Лебедев демограф, а не религиовед, он не сосредотачивается на рассмотрении исламского фактора, ограничившись ироническим замечанием: “Так ислам взял реванш за битву при Пуатье 732 г., и не похоже, что во Франции найдется новый Карл Мартелл”.
Религиозный аспект демографического кризиса стран Запада обстоятельно проанализирован в статье М. Тульского “Ислам в неисламском мире” (“Независимая газета”, 29.09.2001). Вот сведения по Франции: “По данным МВД Франции, количество выходцев из мусульманских стран выросло с 2 млн в 1978 г. до 4,5 млн в 2000 г.” (другие источники насчитывают 5—7 млн мусульман. — “Новые Известия”, 24.04.2002). В 1997 году в стране действовало более 1600 мечетей и молельных залов.
Мусульманская диаспора — не просто нейтральная среда, объединенная богословскими интересами и общими молитвенными собраниями. Она пронизана волей, энергией, действием. И финансовыми потоками, подпитывающими наиболее активные и многочисленные организации. А их во Франции немало — как международных, так и национальных. “Мировое исламское единство” финансируется Саудовской Аравией, “Национальная федерация мусульман Франции”, объединяющая 140 организаций, спонсируется Марокко. Активно действуют “Федерация исламских организаций Франции”, Соборная парижская мечеть.
Общины зачастую скреплены не только воинственным пафосом ислама, но и чувством коллективной отверженности — этнической и социальной. Это питательная среда для радикалов всевозможных оттенков. В середине 90-х годов по стране прокатилась волна терактов, осуществлявшихся как алжирскими исламистами, так и левыми боевиками. Кстати, некоторые левацкие лидеры, в их числе легендарный “Карлос” (Ильич Рамирес Санчес), приняли ислам.
И еще о “странных сближениях”: по утверждениям некоторых западных журналистов, знаменитая Карла дель Понте, будучи Генеральным прокурором Швейцарии, “препятствовала преследованию” исламистов, обвинявшихся в организации террора в соседней Франции (“Независимая газета”,12.10.2000). Если эти утверждения верны, в новом — еще более зловещем — свете предстает назначение “неугомонной Карлы” главой Гаагского трибунала. Превращенного — в том числе и ее активными усилиями — в судилище над православными сербами по односторонним обвинениям в геноциде боснийских и косовских мусульман... Да и российским руководителям в этом случае следовало бы серьезнее отнестись к озвученным ичкерийской пропагандой намерениям дель Понте привлечь к уголовной ответственности первых лиц России, в том числе Путина, за “военные преступления” в Чечне. (Такие заявления она якобы сделала в беседах с эмиссарами Ичкерии в 2001 году.)
Во время французских выборов исламский вопрос причудливо пересекся с еврейским. Главным фаворитом влиятельнейшей иудейской общины был Лионель Жоспэн, занимавший (как, впрочем, и все лидеры европейских соцпартий) проеврейскую и произраильскую позицию. Но и Ле Пен — “враг врага”, борец против мусульманского засилья — не вызывал прежней антипатии. До недавнего времени эта публика именовала его то ксенофобом, а то и нацистом. Лидеру Национального фронта не могли простить выступления в защиту правительства Виши (сотрудничавшего с нацистской Германией), а также замечания о Холокосте как всего лишь “детали истории Второй мировой войны”.
Однако в период выборов обострение палестино-израильского конфликта накалило обстановку во Франции. В Марселе была сожжена синагога, другую — в столичном пригороде Гарж-ле-Гонесс забросали бутылками с зажигательной смесью. А 23 мая в Париже дотла сгорело израильское посольство! В этой ситуации оказалось, что Ле Пен не столь уж плох. В интервью израильской газете “Гаарец” Роже Кюкьерман, президент Совета еврейских институтов Франции, выразил надежду, что успех Ле Пена в первом туре “поможет обуздать мусульманский антисемитизм и антиизраильское поведение, ибо полученный им результат адресован мусульманам, советуя им держаться тихо” (“Новые Известия”, 24.04.2002). Правда, уже на следующий день Кюкьерману пришлось отказаться от своих слов. Выразительный штрих — видимо, неприятие чужого национализма в рядах еврейских организаций столь велико, что даже в условиях жгучего (в прямом смысле слова) противоборства с мусульманской уммой они не в состоянии поддержать патриота той страны, в которой проживают.
В мае 2002-го еврейско-французский диалог велся в столь резких тонах, что могло показаться, будто стороны и не слыхали о пресловутой толерантности. Американский еврейский конгресс в специальном заявлении сравнил современную Францию с режимом Виши и призвал к бойкоту знаменитого Каннского фестиваля. Позднее председатель конгресса Джек Розен в интервью Би-би-си уточнил, что не призывал “бойкотировать Францию или Европу в целом” (ого, до каких высот взлетели эмоции! А мы-то в России ничего не ведаем и продолжаем считать, что только русским суждено получать регулярно тычки за “врожденный антисемитизм”). Розен заявил, что хотел, чтобы “каждый, кто отправляется на Каннский фестиваль, не молчал, а потребовал от французских властей срочных мер для обуздания антисемитов, прекращения нападений на евреев и посягательств на их имущество” (BBC Russian.com).
В ответ Клод Лелюш и Клод Лансман выступили в газете “Монд”. Они с гневом отвергли сравнение современной Франции с режимом Виши и выразили сожаление, что Американский еврейский конгресс призвал бойкотировать Каннский фестиваль. Любопытно, что в полемике прозвучало имя Ле Пена. По словам режиссеров, проголосовав подавляющим большинством против лидера крайне правых на выборах 5 мая, “французский народ выразил свое неприятие расизма и антисемитизма” (там же).
На этом скандал в благородном семействе закончился. А противостояние? Не крикливая разборка элитарных тусовок — мучительное рядом-жительство нескольких огромных национальных общин, со старыми счетами и свежей кровью, праведниками и злодеями (зачастую они же — праведники для других!), с надеждами и страхами и одной — на всех — землей. Родиной — для французов и “этой страной” для иудеев, мусульман, буддистов, вплоть до приверженцев каких-то африканских культов, объединенных лишь тем, что все они приехали сюда вкусить сладкой жизни, а значит, потеснить у праздничного пирога изготовившихся к трапезе хозяев.