Не религия ли помогла проявить ему терпение и выдержку, когда в годы разгрома дворянских усадеб он сам о себе сказал: “Не хочу ни сада, ни дома. Я путник”. Сказал, конечно, в самом высоком смысле этого выражения (божественном), но, возможно, и потому, что уже не давали покоя душевного, духовного ни сад, ни дом на такой родине, которая предстала глазам его после революции. Его путешествия по чужим странам и жизнь в этих странах затянулись больше чем на полвека. Но слава Богу, наступили времена, когда Великий Путник возвращается. А мы приходим к нему. Особенно это отрадно для тех, кто рожден в местах, осененных его именем, или видевших те же пейзажи, что и он, в его “Тоскании российской”.
* * *
Одна из особенностей его стилистики: тяготение к двойным определениям: листва “глянцево-серебряная”, взгляд “напряженно-блестящий”, вид “элегантно-стынущий”. И какая сжатость порой. Вот портрет в одной фразе: “Беллетрист с профилем шахматного коня”. Вот пейзаж одной строкой: “Красноватый диск встает над лиловым горизонтом”.
* * *
Общеизвестно, что Б. Зайцев сразу поверил в талант Марины Цветаевой. Поддержал ее. В трудные годы голода и разрухи в Москве приносил Марине на квартиру (улица Поварская, ныне музей) вязанки дров, продукты. А живя в Притыкине, пригласил на лечение в деревню дочь М. Цветаевой Ариадну, по сути, спас девочку. Он вообще был очень отзывчивым, милосердным человеком: почти восемь лет терпеливо ухаживал за парализованной женой... Кстати, описанные в “Голубой звезде” комнаты героини, Машуры, очень напоминают комнаты в квартире М. Цветаевой.
* * *
В автобиографической тетралогии “Путешествие Глеба” наиболее просматривается связь Бориса Зайцева с калужским краем, с его любимыми Устами. Возможно, следующее мое впечатление спорно, но тут судьба русского интеллигента показана с таким же глубоким психологизмом, как и в “Докторе Живаго” Б. Пастернака.
* * *
С одинаковым мастерством Б. Зайцев писал и городской пейзаж (“Луна стояла невысоко. Белел в зеленой мгле Кремль; тянулась золотая цепь огней вдоль Москва-реки”), и сельский (примеров — не счесть). И сельские пейзажи его не менее точны и впечатляющи, чем у Бунина. Но вот закономерности судьбы: Бунина русский современный читатель может уже цитировать, а Б. Зайцева лишь начинают узнавать. И виной этого позднего узнавания в немалой степени является наше культурное беспамятство.
* * *
Конечно, смешно “притягивать” творчество великого писателя и сына России к позиции какой-либо современной партии, к обоснованию тех или иных теперешних политических воззрений. Но и не признавать правоту, прозорливость иных из его высказываний, поразительно точных и для нашего времени, нельзя. “Положим, что есть Дума, что там говорят и критикуют, и постановляют. Но ведь это так, для формы. Прежнее — все то же”. Вот вам и “благостный” Б. Зайцев. Или вот это его высказывание, очень уж неудобное для нуворишей: “Воля к богатству есть воля к тяжести. Вот почему я не из демократов. Да и богачи мне чужды”. Конечно, это не прямая авторская речь, но все же...
* * *
Повесть Б. Зайцева о Сергии Радонежском мне представляется одним из самых ярких произведений об этом великорусском святом. И тут писатель демонстрирует все волшебство своей блистательной словесной палитры. Образ человека, реальной исторической личности дан им... через пейзаж. “В нем наши ржи и васильки, березы и зеркальность вод, ласточки и кресты, и несравнимое ни с чем благоухание России”.
* * *
Закончить эти фрагментарные и субъективные заметки мне хочется пожеланием видеть в Калуге литературный музей Бориса Зайцева. Или хотя бы экспозицию в краеведческом музее.
Повторю, что с нашим краем писатель был связан шестнадцать лет. А музея у нас нет. В Орле же, где он родился и прожил менее года, есть. Хвала орловцам. Мы не удосужились ни музей организовать, ни доску установить. Стыдно-с, господа!
Алексей Манакин, Людмила Энгельгардт • “Леонардо да Винчи ХХ века” (Наш современник N11 2002)
Алексей МАНАКИН, Людмила Энгельгардт
“Леонардо да Винчи XX века”
Так назвали А. Л. Чижевского участники состоявшегося в Нью-Йорке в сентября 1939 года I Международного конгресса по биологической физике и биологической космологии.
А. Л. Чижевский уже тогда доказал всему миру важность своих идей. Ученые многих стран заинтересовались его трудами, сотни писем приходили из разных стран в Москву на Тверской бульвар, где тогда жил Александр Леонидович. Наряду с такими корифеями науки, как К. Э. Циолковский и В. И. Вернадский, он положил начало новому космическому мировоззрению. Обнаружение влияний космических факторов на биологические и социально-исторические процессы — одно из самых значительных вкладов его в современное научное мышление.
Родился А. Л. Чижевский 26 января (7 февраля) 1897 года в посаде Цехановец Вельского уезда Гродненской губернии, где в то время была расквартирована одна из батарей 4-й артиллерийской бригады, в которой служил его отец.
Леонид Васильевич Чижевский, отец будущего ученого, был капитаном артиллерии. В годы первой мировой войны дослужился до чина генерала. Ему принадлежит изобретение командирского угломера для стрельбы артиллерии с закрытой позиции.
Мать А. Л. Чижевского Надежда Александровна, урожденная Невиандт, принадлежала к старинному роду выходцев из Голландии, переселившихся в Россию во времена Петра I. Она заболела туберкулезом легких и через год после рождения единственного сына умерла в Ментоне (Италия).
Однако мальчик не был обделен материнской любовью. Родная сестра отца Ольга Васильевна Лесли-Чижевская после развода с мужем переехала на постоянное местожительство к брату и заменила маленькому племяннику мать, до конца своей жизни (декабрь 1927 г.) она была рядом с ним.
“Она стала второй, настоящей, действительной матерью, и этим священным именем я называл ее всю жизнь. Она воспитала меня, вложила в меня свою душу, все свое чудеснейшее сердце редчайшей доброты человека и умерла на моих руках”, — писал позднее Чижевский.
Одновременно с сестрой к Леониду Васильевичу переехала и мать Елизавета Семеновна, урожденная Облачинская, внучатая племянница адмирала Нахимова. Бабушка, по словам А. Л. Чижевского, стала его первым учителем и наставником. Это была образованная женщина, хорошо знавшая историю, иностранные языки, обладавшая даром искусной вышивальщицы.
Потеряв в 37 лет горячо любимую жену, отец вторично не женился и посвятил себя изобретательству в военном деле и воспитанию сына. Он оказал большое влияние на нравственное и духовное становление Александра.
Поощряя любознательность сына, Леонид Васильевич не жалел средств на приобретение физических приборов и оборудования для его химической и электрофизической лаборатории.
К услугам мальчика была и богатейшая военно-историческая библиотека отца. Тогда же он стал формировать и свою библиотеку, соревнуясь с отцом в числе приобретенных книг. Однако любовь к единственному в семье ребенку не была слепой. В доме царила атмосфера взаимоуважения, дисциплины и труда.
Вспоминая детские годы, Чижевский напишет:
“Когда я сейчас ретроспективно просматриваю всю свою жизнь, я вижу, что основные магистрали ее были заложены уже в раннем детстве и отчетливо проявили себя к девятому или десятому году жизни... Дисциплина поведения, дисциплина работы и дисциплина отдыха были привиты мне с самого детства... Полный достаток во всем и свободная ненуждаемость в детстве не только не изменили этих принципов, но, наоборот, обострили их. С детства я привык к постоянной работе”.