Поэтому, возмущенные ростом коррупционной мафии в стране и особенно на Кавказе, мы вместе с Виктором Афанасьевым, главным редактором “Правды”, Сергеем Семановым, главным редактором журнала “Человек и закон”, Алексеем Пьяновым (“Крокодил”) решили дать бой там, в предгорьях Кавказа.
Были подготовлены публикации, фельетоны, статьи о жуликах, ворах, стяжателях в советских органах, милиции, судопроизводстве. Партийные органы мы не трогали — это было запретное поле для “Комсомолки”. Публикации появились, произведя впечатление разорвавшейся бомбы. Фельетон Владимира Цекова “Следствие ведут кунаки” ковырнул всю судебную систему на Кавказе, когда следователь, прокурор и судьи были родственниками и судебные приговоры определялись в домашнем или приятельском кругу. Поэтому написавший нам письмо парнишка и был осужден, ибо не принадлежал к этому клану, тейпу. Он был ничей, он был русский, как и весь наш народ.
В отделы ЦК партии последовали звонки, письма от первых лиц Осетии: “клевета на суд”, “на дружбу народов”, “подрыв интернационализма”. Вот так, вместо того чтобы разобраться и дать пинка кумовьям от правосудия — защищали честь мундира, покой мошенников.
В один из летних дней меня вызвали в отдел пропаганды ЦК КПСС. Я уже знал, по какому поводу, подготовился и решил не сдаваться.
Мрачно-язвительный В. Севрук (зам. зав. отделом, ответственный за прессу) молча указал на стул. Чувствовалось, что он нервничает, ведь не раз ломались о нас зубы. Он никак не мог определить, от кого мы получаем поддержку, и в недоумении задавал вопрос: “Кто за вами стоит?” Мы многозначительно молчали, дипломатично маневрировали. Тогда же я решил выступить прямо. Не знаю, верно ли это было. Потому что в кабинете уже сидели: напряженный представитель Осетинского обкома партии, потупившийся работник административного отдела ЦК, наверняка знавший о многих проделках местных кавказских прокуроров и судей, и снисходительно улыбающийся заместитель Генерального прокурора СССР Рекунков. “Ого! — подумал я. — Битва будет серьезная”. Рекунков, который сидел рядом, между тем поздоровался со мной за руку. Чем, как мне показалось, чуть-чуть сбил с толку Севрука. Тот сперва помолчал и затем как-то нераздумчиво, не по-цековски зафальцетил, читая бумажку: “В отделах Центрального Комитета рассмотрели жалобу из Осетии и считают, что статья “Следствие ведут кунаки” наносит ущерб дружбе народов и искажает факты. ЦК указывает на серьезные недостатки в газете и требует публичного извинения на страницах “Комсомольской правды”.
Стало тихо. Все выжидающе смотрели на меня. Я собрался с духом и твердо сказал:
— Извиняться не будем.
Конечно, это неслыханно — в стенах ЦК говорить о том, что указание ЦК не будем выполнять. Но я знал, что все-таки эта бумажка не от секретариата, а из отделов ЦК, и каков там еще уровень начальников, завизировавших решение или просто мнение, неизвестно. И кроме того, все наши материалы были подкреплены многими юридическими работниками. Да и не всё мы выложили на стол, знали, что предстоит борьба. Был у меня и весомый аргумент:
— Вот письмо матери, которая пишет, что убил не этот русский, который сидит в тюрьме, а другой парень, осетин, и тут замешана кровная месть.
Рекунков встрепенулся, а я почему-то протянул письмо Севруку. Тот взял его в горсть и, побледнев, проговорил:
— Это ничего не меняет. Речь идет о том, что вы бросаете тень на дружбу народов, на республику, на ее людей...
Я перебил:
— Что касается людей, то вот у меня письмо за подписью почти 500 человек, тружеников, старых коммунистов, учителей, о непорядках, нарушениях законности... Вот сотни писем с Северного Кавказа, говорящих о произволе и беззаконии.
Представитель Осетинского обкома в недоумении переводил глаза с Севрука на меня: что происходит? Севрук схватил и эти письма и скороговоркой закончил:
— С этим разберутся в админотделе, а решение, думаю, вам ясно. Цекова чтобы в газете не было... Всё.
Я и понял, что всё, встал и пошел к выходу, где меня догнал Рекунков.
— Зря не согласился сразу, ведь они дожимать умеют. А извинишься — еще поработаешь... А там видно будет, кто тут останется…
Опытный был мужик Рекунков, но и он не усидел впоследствии в кресле Генерального прокурора:”недоизвинялся”.
Я пришел домой, в газету не поехал, наверняка наткнулся бы на торжествующие лица: ведь им сразу, без сомнения, позвонили. Решил, что извиняться не буду, ведь правда на моей стороне. Вечером прижало сердце, было плохо. Лег в больницу. Первый микроинфаркт. Ругал себя: подумаешь, Севрук. Впереди еще много схваток, надо не болеть, контролировать нервы и сердце. Но, видать, не все внутри нас нам подвластно.