Но что, тем не менее, вполне реально в моих впечатлениях — так это пустота, созданная твоим отсутствием. Порою я чувствую себя совсем стариком и возмущаюсь, что так мало могу довольствоваться самим собою. Ах, каким жалким созданием становишься, когда сознаешь себя во власти того, что не является твоим собственным, личным я... В конце концов, нельзя сказать, чтобы я очень скучал и чтобы мне очень не нравилось здесь. — Перечислю тебе мои развлечения: прежде всего у меня есть Блудовы, которые уже два дня, как поселились в Парке. Послезавтра я поеду к ним пить чай, вместе с Сен-При , отцом и сыном. Мне очень любопытно познакомиться с сим последним, который, бесспорно, является одним из умнейших людей нашего времени. Вчера вечером я был у одной молодой и красивой вдовы, госпожи Небольсиной , о которой ты слышала, — очень белокурой, тоненькой и весьма развязной. Сегодня вечером для разнообразия съездим в гости к митрополиту, а утром съезжу поздравить друга моего Чаадаева — он Петр и, следственно, сегодня именинник. Он очень уговаривал меня приехать, выражая свое желание меня видеть с оттенком благожелательной небрежности и говоря мне, что я могу быть почти уверенным, что несмотря на такое время года встречу у него в это утро много народу. В будущее воскресенье в Парке будет большая иллюминация. На другой день, в понедельник, — большой праздник в имении князя Сергея Голицына, дяди Михаила , которого я намереваюсь по этому случаю посетить… Как видишь, у меня — строго говоря — нет недостатка в развлечениях, и нужно быть столь нелепо созданным, как я, чтобы не уметь — даже теперь, когда я знаю, что ты доехала, — обуздать хотя бы на некоторое время свое постоянное беспокойство.
P. S. Вот новость, заслуживающая моих усилий и чести быть в постскриптуме. Тут только что получено известие, что похититель прекрасной госпожи Жадимировской — князь С. Трубецкой наконец пойман вместе с хорошенькой беглянкой в одном из портов Кавказского побережья, в тот самый момент, когда они готовы были отплыть в Константинополь. Эту новость, между прочим, сообщает своей жене Соллогуб. Он добавляет, что они целую неделю прожили в Тифлисе, и никто ничего не заподозрил, и что задержали их только потому, что за полчаса до отъезда этот нелепый человек не смог устоять против искушения сыграть партию в бильярд в местной кофейне, где его, по-видимому, опознали и разоблачили. Бедная молодая женщина была немедленно под надежной стражей отправлена в Петербург, а что до него, то ему, вероятно, придется спеть самому себе оперную арию, которую охотно певали в былое время: “Ах, как сладко быть солдатом” . Вот славная история!.. Вчера еще молодая вдова, о которой я тебе писал, говорила мне по поводу этого приключения, что она в конце концов не находит, чтобы это бедное создание заслуживало бы такой уж сильной жалости, что все невзгоды, которые она переживает в настоящее время, пойдут ей на пользу в ее будущих романах и придадут им совершенно особую силу. Весьма возможно.
Из письма видно, какой виноватый тон выбрал поэт для разговора с женой. Ведь это был период наибольшего увлечения им Еленой Денисьевой (20 мая 1851 г. она родила дочь от Тютчева, которая была и записана под фамилией отца). Но в том-то и дело, что Тютчев был искренен, обращаясь к собственной жене. Эту его способность если и не знали, то, вероятно, чувствовали ближайшие родственники. Сын поэта и Денисьевой, сам поэт и превосходный военный бытописатель Федор Федорович Тютчев, свидетельствовал про отца, что “натура Федора Ивановича была именно такова, что он мог искренно и глубоко любить, со всем жаром своего поэтического сердца, и не только одну женщину после другой, но даже одновременно…”* Естественно, что Эрнестина Федоровна, умная женщина, еще сохранившая прежнюю красоту и привлекательность, о многом догадывалась. Но не могла же она, баронесса, воспитанница лучшего пансиона в Страсбурге, жена и мать большого семейства, снизойти до каких-то скандалов и семейных сцен. Она молча забирала детей и уезжала, чем еще больше морально раздавливала мужа. А он между тем стоял на перепутье между двумя женщинами, между Петербургом и Овстугом, малодушно прячась в Москве в семье родной сестры.
Не только Блудовы, но и многие именитые москвичи предпочитали снимать на лето дачи в огромном зеленом Петровском парке**.Чай с Блудовыми и семейством графов Сен-При — отцом Карлом Францевичем, пэром Франции, в русской службе херсонским и подольским губернатором, жена которого, фрейлина Софья Алексеевна, была родной сестрой Елизаветы Алексеевны, жены графа Александра Ивановича Остермана-Толстого, и сыном Алексеем Карловичем (1805—1851), русско-французским публицистом, автором брошюр и статей о России, по всей вероятности, оказался во многом приятным, ведь Тютчев как раз в это время ждал откликов на свои публицистические статьи, которые уже начали появляться в европейской печати. В то же время Тютчев не мог устоять и против встречи с молоденькой Небольсиной, вдовой умершего недавно приятеля Сушковых. По просьбе сестры он едет вместе с ней с визитом к Московскому митрополиту Филарету и не может не посетить приятеля своего, именинника Петра Яковлевича Чаадаева. С именитыми Голицыными Тютчевы всегда поддерживали родственные отношения. Здесь, вероятно, князь Сергей Павлович Голицын (1815—1887), адъютант наследника Александра II, и его “племянник”, князь Михаил Александрович Голицын (1804—1860), известный библиофил, русский посланник в Мадриде.