Похороны состоятся в понедельник в Александро-Невской лавре. Андрей должен был сегодня уехать обратно в Мануйлово. Я воздерживаюсь от рассуждений... Опять рухнуло и исчезло нечто из мира наших привычек и привязанностей...
Только что мне подали твое письмо. Оно подоспело вовремя. Отвечу на него вслед за этим. Я его прочел.
Взвесив все, посылаю это письмо в Москву и напишу тебе еще раз к твоему приезду туда.
Ругать почту за то, что письмо из Брянска до Петербурга сто пятьдесят лет назад в почтовой карете шло менее недели?! Это кажется абсурдом современному адресату, ожидающему письмо авиапочтой из Москвы в Петербург более 10 дней!
Смерть Екатерины Андреевны Карамзиной (урожд. Колывановой; 1780—1851), второй жены историка, сестры П. А. Вяземского по отцу, взволновала весь Петербург. Неутешны были сын Андрей Николаевич (1814—1854), дочь от первого брака историка Софья Николаевна Карамзина (1802—1856) и особенно любимая дочь Елизавета Николаевна Карамзина (1821—1891). Князь Мещерский Петр Иванович (1802—1876) был мужем еще одной дочери историка, Екатерины Николаевны (1805—1867).
* * *
Каменный остров, 19 июля 52
Твое столь жданное письмо получено мною в то время, когда я садился в экипаж, чтобы ехать к великой княгине. Это третья пятница, что я на островах и удостоен приглашения на ее обеды.
Стол был накрыт на террасе, устроенной с бесконечным вкусом. Это прелестный салон в зелени, возвышающийся над Невою, которая вчера была особенно великолепна. Среди гостей кроме г-жи Апраксиной, графини Борх и Сенявина (из м-ва Иностранных дел) был один барон Розен, состоящий при Дворе великой княгини, которая, несомненно, одна из самых милых хозяек дома, каких можно встретить. И вот за обедом, сидя между нею и ее старою гофмейстериною, я вдруг вспоминаю о нашем с тобой обеде у нашего соседа по имению Яковлева, и, вместо того чтобы смеяться над подобными контрастами, моею душою овладела грусть при этом воспоминании... Я не знаю, какую пользу может извлечь, с точки зрения христианской, человек, постоянно преследуемый мыслью о смерти, но я знаю только, что, когда испытываешь ежеминутно с такою болезненною живостью и настойчивостью сознание хрупкости и непрочности всего в жизни, то существование, помимо цели духовного роста, является лишь бессмысленным кошмаром, и безумие того человека, который дрожал за свой хрустальный нос, дает лишь слабое представление о подобном настроении ума.
Мужская половина гостей великой княгини кроме самого поэта состояла еще из барона Александра Григорьевича Розена (1812— 1874), состоящего при Дворе великой княгини флигель-адъютантом, и Льва Григорьевича Сенявина (1805—1861), товарища министра иностранных дел. Обед у соседа Тютчевых по имению в Овстуге Семена Федоровича Яковлева, безусловно проигрывал княжескому обеду.
* * *
Каменный остров, 2 августа 52
На днях, 29 июля, я отправился в город, чтобы присутствовать на похоронах Жуковского. Благодаря присутствию Наследника Цесаревича и великой княгини Марии было большое стечение народа, и если умершие могут себе делать иллюзии, дух дорогого и симпатичного поэта должен был быть удовлетворен вниманием, проявленным к его бренным останкам. Великая княгиня много плакала... Племянница покойного, госпожа Елагина, очень известная в московской литературной среде, а также его внучатая племянница, девица Воейкова, подошли ко мне, чтобы поблагодарить меня за стихи, которые я написал во время вынужденного досуга на пути между Орлом и Москвою и которые появятся, вероятно, в “Москвитянине”.
На этом погребении, где я имел случай видеть всех моих петербургских знакомых, я встретил, между прочим, и Смирнова, который от имени своей жены взял с меня обещание, что я поеду обедать к ней завтра в Царское. Здесь, на островах, лучшим для нас является погода, которая, несмотря на несколько теплых дождей, на редкость великолепна. Даже ночи теплы, недавно были две или три ночи, которые, по мнению некоторых сведущих людей, могли бы сделать честь и неаполитанскому небу. Но я не смею говорить слишком много хорошего об этих бедных островах, которые ты ненавидишь.