Роман как-то сразу приобрел наступательное название “Росс Непобедимый”. Впоследствии профессор Александр Иванович Овчаренко сказал:
— Валера, и с таким названием ты хочешь, чтобы они тебя любили?
Но до непобедимости было еще далеко. Перед Новым годом пришли Борис Пастухов и Гена Селезнев. Принесли шикарный букет роз и объявили, что редактором “Комсомольской правды” будет Селезнев. Гена опускал глаза, а я был доволен. Мне казалось, что он будет продолжать русскую патриотическую линию. К сожалению, он со мной больше в те годы не встречался. Десятилетие спустя, когда его в период перестройки выгнали из “Комсомолки”, он сказал, что ему со мной строго-настрого запретили встречаться. В отделе пропаганды сказали четко: чтобы “духу ганичевского” больше не было в “Комсомолке”.
НАЧАЛО. 1978
А ведь все начиналось в 1978 году. В “Молодой гвардии” неожиданно появился первый секретарь ЦК комсомола Борис Пастухов, порасспрашивал о книжных делах, а потом без обиняков сказал:
— Валерий, надо, чтобы ты пошел главным в “Комсомолку”. Корнешова уже освободили, он спивается потихоньку.
Разговоры о моем “выдвижении” ходили уже давно, я похмыкивал, зная аппаратную привычку пристраивать на освободившиеся места известных лиц, и вот тебе на: предложение первого секретаря — это, конечно, не фунт изюма. Отказываться надо умело и с весомыми аргументами. A в том, что надо отказаться, сомнений не было. Я и отказывался: в газете не работал, считаю это занятие сугубо профессиональным и, кроме того, суетным, а я люблю дело обстоятельное, стратегическое, с длительной подготовкой к выпуску книги. Пастухов все аргументы отверг.
— Главный редактор вовсе не обязательно журналист, — говорил он, — а политик и общественный деятель.
И когда у меня уже совсем не осталось аргументов, он тихо сказал:
— Знаешь, Главпур совсем заел, прислал десятки записок в ЦК партии, что “Комсомолка” не патриотическая газета, к армии относится с презрением. А ты у нас — известный патриот.
В голове шевельнулось: неужели спрос на патриотов появился? Я отказался, но Борис взял с меня слово, что я подумаю и через неделю отвечу.
К вечеру — возможно, и намеренно — информация просочилась к разным людям. Стали звонить друзья, знакомые, аппаратчики, писатели. Все как один призывали возглавить газету. Одни считали, что это важно для положения в обществе, другие — что это необходимо “для русского дела”, третьи — чтобы “не занял место очередной сионист”. Юрий Мелентьев был категоричен:
— Не дури, иди. Ведь это номенклатура Политбюро.
Аргумент, конечно, но для меня ли? Лишь один Александр Иванович Овчаренко вслух размышлял: “Идти-то идти, но ведь какое там окружение? Не пройдет и года, как выплюнут”.
И полушутя закончил:
— Ладно, Ленку мою возьмешь на работу, когда укрепишься.
Все считали меня главным специалистом по молодежной прессе. Возможно, так это и было. Вот уже десять лет я руководил крупнейшим в стране и мире молодежным издательством (“Молодая гвардия” издавала 600 названий книг более чем 40-миллионным тиражом в год, там выходило более двадцати журналов, альманахов для детей и юношества, в ней работало более пяти тысяч человек). Во время работы в журнале и издательстве я побывал в разных странах, где знакомился с работой молодежной печати. Во Франции, в центре “Молодежь-пресса”, участвовал в дискуссии о принципах построения изданий для молодых, в США — был в крупнейших изданиях и интересовался их подходами к публикациям для молодежи, по этому вопросу был даже приглашен одним из помощников Никсона, которому понравилась наша работа в издательстве, в Белый дом.. Выпустил монографию в издательстве “Мысль” под названием “Молодежная печать. История. Проблемы. Практика”. Защитил я к этому времени кандидатскую и докторскую диссертации, связанные с молодежной прессой и мировосприятием молодых (последнюю — в МГУ, где позднее получил звание профессора).
Да, возражать было трудно, и через неделю Пастухов, уже категорически напомнив о партийной дисциплине, повел на собеседование в ЦК партии.
Наступил день утверждения, запомнившийся надолго. В ЦК пришел заранее, но в “предбанник” Политбюро меня провели лишь за пять минут до назначенного времени. Затем тихо прошли в зал, скорее, кабинет заседания, где за длинным столом сидели члены и кандидаты. Я огляделся: вел заседание Суслов, постепенно стал узнавать и других. Одно дело видеть портреты, а другое — созерцать “небожителей” воочию. Сбоку над столиком склонился, следя за повесткой и бумагами, зам. заведующего общим отделом Боголюбов, там же сидел еще не расплывшийся Черненко.