Вячеслав Фронин любил разрабатывать экономические темь, докапываться до сути проблемы, защищать молодых рабочих от произвола директоров заводов, начальников цехов, комендантов общежитий.
Владимир Онищенко был “панорамник”. Он любил нахрапом “захватить” полосу газеты для очередной инициативы приглянувшегося ему агронома, председателя, руководителя района или области. Помню, как он создал ореол славы вокруг Полтавщины, где первым секретарем обкома партии был известный всей стране агроном, природозащитник, пропагандист безотвальной вспашки Федор Моргун.
Да и для меня Полтавщина была небезразлична: приехав из Сибири, я там окончил среднюю школу, овладел украинским языком.
Все журналисты “Комсомолки” были нарасхват. Многие потом стали видными издателями, руководителями. В. Фронин возглавил “Российскую газету”, В. Андриянов — “Трибуну”, Г. Пряхин стал во главе издательства “Воскресенье”, Ю. Медведев издает уникальные книги и альбомы, а тихий и незаметный в мое время В. Юмашев, журналист подросткового “Алого паруса”, был даже главой администрации президента России. В общем, “Комсомолка” раздвигала горизонты, учила журналистов более глубокому взгляду на жизнь, чем он был у обыкновенных, амбициозных борзописцев. Впрочем, были и такие...
Запомнились встречи в Узбекистане. Ташкент — прекрасный современный город. Беломраморные дворцы, фонтаны, арки радовали глаз. Вот как могут с любовью и доброжелательностью строить наши соотечественники свой город!
А Ташкент тогда, после трагического землетрясения был нашим общим горем, всей советской страны, которая также построила Олимпийский центр в Таллине, атомную электростанцию в Литве, каскад ГЭС на Нуреке, отстроила красавец Кишинев, подняла целину в Казахстане.
Конечно, вспоминались северные российские лачуги. Но казалось: вот отстроим Ташкент, поможем братьям, возьмемся за Россию также всем миром. Но не вышло. Заявили нам: оккупанты, чемодан — вокзал — Россия.
Как вернуть эти чувства самоотдачи, самопожертвования, дружбы, за которую русский человек готов отдать последнюю рубашку? Пусть уж народы бывшего СССР, или, точнее, их лидеры, докажут, что они готовы на такое же ответное чувство. Слишком многое мы отдали, надеясь на ответное чувство, чтобы еще раз так исторически обмануться. Правда, может быть, в первую очередь виноваты мы сами, допустив к власти Хрущевых, Андроповых, Горбачевых, Ельциных.
Был я в Ферганской долине, стоял под палящим солнцем рядом с застенчивыми сборщиками хлопка, на бахче, среди гор дынь беседовал с мудрыми старейшинами. До чего же красивы они, узбекские отглянцованные солнечными лучами крестьяне-декхане, как и армянские земледельцы, отвоевывавшие по сантиметру плодородную почву у гор, как наши крестьяне, упорно держащие на своих плечах всю землю России! Узбекистан собирал очередной миллион тонн хлопка. Были, конечно, тут и приписки, и погоня за орденами — об этом история сказала позднее. Но был тут и труд тысяч людей, высокая организация и дисциплина, которые, возможно, и помогли Узбекистану удержать свой потенциал после распада Советского Союза.
В Чирчике, на севере Узбекистана, состоялась встреча с лидером республики, первым секретарем ЦК партии Шарафом Рашидовым. Он меня ждал. Надо сказать, что Шараф был личностью неординарной среди руководителей страны (он входил позже и в Политбюро). Он мог самостоятельно написать речь, говорил без бумажки, ибо был давно дружен со словом — пришел во власть из литературы. Мы выпустили его книгу в издательстве “Молодая гвардия”. И вот он на вершине власти в Узбекистане. Встречает радушно, поворачивается спиной к окружению и жадно расспрашивает о литературных новостях. Спрашивает, что пишет Василий Белов, Валентин Распутин, как себя чувствуют Шолохов, Леонов. Интерес явно обращен к тем, кто пишет о деревне, о душе, о почве. Сели за стол — он не в центре, а на предпоследнем у стены месте, а я — на последнем, чтобы никто не мешал разговору. Премьер нервничает, вклиниться в беседу не может. Литература — не его предмет. Но говорили не только о литературе. Рашидов тревожился: много формализма, много внешних черт социализма. Проявляется стремление присвоить народное добро. Врут много, в том числе — он доверительно посмотрел на меня — и в Москве.