…Ученьем вредным с юных дней
Нам стоит раз лишь напитаться,
А там во всех твоих поступках и делах,
Каков ни будь ты на словах,
А всё им будешь отзываться.
(Бочка)
И особенно вредными, гибельными, казались Крылову богоотрицающие философии французских материалистов: Вольтера, Дидро, Гельвеция… Они разрушали религиозное объединение народа – одно из самых действенных и стойких объединений на фоне всех многочисленных “разъединений” – социальных, профессиональных, этнических, территориальных и пр. — увы, необходимых в огромной, необъятной во всех смыслах России:
…Плоды неверия ужасны таковы;
И ведайте, народы, вы,
Что мнимых мудрецов кощунства толки смелы,
Что против божества вооружают вас,
Погибельный ваш приближают час…
(Безбожники)
Крылов внимательно изучил основные философские теории Нового времени, которые Европа экспортировала в Россию, и ещё более внимательно исследовал результаты их практического воплощения в истории европейских народов. Построить земной рай на земле, где все граждане, “равные по природе”, благоденствовали бы в союзе на основе “общественного договора”, не получалось. Вместо чаемого Эдема – пожар, кровь и хаос, которые породили чудовище — “антихриста” Наполеона. Реальные приметы Нового мира убеждали в том, что этот Новый мир, возникший в результате революционной ломки, строится “архитекторами и прорабами” лишь на мирских – утилитарных, но не на Божьих духовных основаниях. Князь мира сего – князь Нового мира.
Россия – страна Старого мира, сотворённого Богом. И путь России – иной. Путь естественной эволюции – природной и общественной. Эволюции при непременном условии сохранения незыблемым и неприкосновенным в русской душе образа Божия. И эту “старую” Божью Россию следовало предостеречь, зищитить от коварной, хищной и откровенной уже во всём агрессии новомировского воинства.
Крылов, человек великой трезвости ума и огромного таланта, глубоко знал свой народ, знал иные народы. Он знал и носил в себе самом достоинства могучего, богатырского русского характера. (Современники отмечали: “…богатырская была натура”). Но он также видел (и в себе тоже) – с поразительной жёсткой трезвостью – недостатки русского человека: его “моцартиановскую” беспечность, созерцательную лень, склонность к страстному природному и эстетическому “упоению”, порой наивную славянскую доверчивость и излишнюю распахнутость натуры. Всё это делало русского человека часто беззащитным перед змеиной мудростью и деятельным напором сокрушителей Старого мира.
И Крылов (как и Пушкин) стал писать, по сути, новую – уникальную – книгу народного просвещения. И написал книгу вечную и неисчерпаемо-глубокую. Профессор российской словесности и ректор Петербургского университета П. А. Плетнёв однажды сравнил басенный эпос Крылова с гомеровским: “Он каждому, и юноше, и мужу, и старцу, столько даёт, сколько кто взять может… мудрость, доступная всем возрастам. Но во всей глубине своей она может быть постигнута только умом зрелым…”.
С позиции исторического жизненного опыта русского народа он вскрыл смысл и дал оценку буквально всем принципиально важным явлениям эпохи Нового времени на уровне личности, семьи и государства; оценку с позиции вечного , с позиции христианского нравственного абсолюта, который хранил в душе русский человек. Его басенное творчество – это энциклопедия бытийных и духовных взаимоотношений русского человека с миром и состояний русской души.
И для этого писатель нашёл свою форму творчества, идеально соответствующую поставленной цели, — форму басни, которая давала возможность сказать всё обо всём, не задев никого конкретно: не обидев смертельно своего , указав ему на его просчёты и недостатки (а Крылов ничуть не щадил и царей), но и не разозлив смертельно врага, раскрывая перед миром его коварство. И в баснях, строки которых переписывались им десятки раз, он достиг предельного совершенства. Как писал о легендарно “ленивом” дедушке Крылове его добрый друг М. Е. Лобанов: “…труд был вторым его гением: ум был изобретателем, а труд усовершителем…”.