Выбрать главу

Через пару дней дети пришли в город давать показания в отделение милиции, но, заглянув в двери кабинета, узнали в людях в форме давешних головорезов. И бежали без оглядки. Отцов бег длился до самой столицы, где годом раньше вышла замуж старшая сестра Валентина. Так он стал не только сиротою, но и беспризорником, а по некоторым версиям и форточником, блатным парнем по кличке Халва. Жора Бурков, известный артист, царство ему небесное, сказывал мне со слов друзей-коллег отца: “Любая форточка была его. Ловкий был, худой и жилистый, как уж”. Не знаю, но знаю, что тетка, желая, видимо, предупредить слухи, говаривала мне, что папа-де очень любил халву. Я этого не замечал, но и не понимал тогда, к чему она клонит. А Бурков говорил, что папа у какого-то ... мешок халвы отнял: “Отдай, гад!” — сказав при этом. Стало быть, действовал по-революционному, в пользу бедных. И очень уважал Антона Семеновича Макаренко, дядю и отчима моей мамы, а он был отцом всех беспризорных Союза.

В 20 лет вдруг стихи: “Ситец”. Невольное подражание Маяковскому:

Краской валов до конца насытясь,

Краску с валов отирая,

Ползает теплый балованный ситец

Цвета небес до края.

Это он уже был рабочим 1-й ситценабивной фабрики. Маяковского очень уважал, любил, деньги у него однажды взял взаймы в буфете, обещал отдать, но не успел, — Маяковский застрелился. Все хотел подарить мне лично полное собрание его сочинений, но тоже не успел. Ушел от нас в 75-м году. Звонил нам за 15 минут до трагедии из санатория имени Горького веселый, бодрый: “Сейчас мне тут медсестра сделает одну процедуру, и я перезвоню”. Процедуру сделали такую, что с сердцем снова стало плохо (он лежал в Кремлевской Кунцевской в кардиологии). По одной версии, он умер в дороге, по другой — на столе. Не проверял, не знаю. Тогда мне было двадцать два года.

Если есть надежда у солдата попасть в рай, то только через смерть на поле брани. Хотел бы я тоже в него попасть. Пасть за родину в бою, уйти на небо из строя — вот мечта рядового бойца!

Первую тетрадку своих юношеских стихов отец послал в Сорренто Максиму Горькому. Горький ответил, благословил. Горького отец тоже любил искренне всю жизнь, до последнего дня на его даче в Переделкине в кабинете над входом висела копия картины художника Н. “Горький читает товарищу Сталину поэму “Девушка и смерть”. Тогда о Сталине хорошие слова говорили почти все, но отец, в отличие от многих, говорил их искренне. Моя мать пошла на похороны Сталина беременная мною, почти на сносях, чудом остались мы оба живы. Даже Ромм, помню, говорил, что верил в Сталина, чего уж говорить про моего отца! Но он любил его как русский человек, без всякой партийной патетики, без всякого карьеризма. Собственно, и в партию-то он вступил не раньше 57-го года.

Да, отец действительно верил в социальное обновление мира, он действительно не испытывал грусти по ушедшей православной монархической России, ничего тут не попишешь. Он всегда воспевал простого труженика в его идеале: рабочего, крестьянина, врача и учителя, воина и ученого, как ни банально это звучит. Он был поэт “правды утренней”, поэт здравого смысла, молодости, природной красоты. Всякой зауми и туманных настроений, действительно, не понимал, потому что и не хотел понимать, бежал как черт от ладана. И это не мешало ему любить и ценить Пушкина и Есенина. Отец, кстати, много сделал для реабилитации имени Есенина после войны, был первым председателем комиссии по его литературному наследию, издателем его первого собрания сочинений, организатором музея и памятника. Первая публикация Николая Рубцова в “толстом” журнале в Москве, давшая Рубцову признание, — тоже дело рук отца, взявшего ответственность на себя, — он был заведующим отделом поэзии журнала “Октябрь”.

А как он читал сам свои произведения, поэму “Голубь моего детства”, пародии и эпиграммы! Он был непревзойденный меж поэтов чтец, у него была школа Качалова и Яхонтова, которому он посвятил вдохновенные строки. А песни! Ведь он работал, творил со всеми выдающимися композиторами века, начиная с Новикова и Хачатуряна и кончая Дунаевским и Шостаковичем! Его песни и сейчас звучат как народные, хотя бы “Приходите свататься, я не стану прятаться!” И знаменитое: