— Что за чушь! — вскакивал с дивана Тыковлев. — Кто и с какой стати будет вдруг вкладывать миллиард долларов в сельское хозяйство Кемеровской области? Да понимает ли этот корреспондентишка вообще, что такое миллиард? Что несут, что говорят, черти! Редактор-то у них там хоть какой-нибудь есть? Взрослый, нормальный редактор со стажем работы.
Ложился на диван, чтобы через минуту опять подскочить как ужаленный. На сей раз радио с восторгом сообщало, что президент Ельцин “отстегнул” часть гонорара за издание своей книги “Исповедь на заданную тему” на закупку особо прочных презервативов для российских гомосексуалистов. Тем самым президент внес крупный вклад в осовременивание нравов российского общества и в борьбу против распространения СПИДа.
— Совсем спятили, — ругался Тыковлев. — Ты только послушай, Татьяна, что говорят. Да раньше бы за это всю редакцию разогнали и правильно бы сделали.
— А тебе что? Ты за них не отвечаешь, — пожимала Татьяна плечами. — У них свои начальники есть. Может, им очень надо именно гомосеков сейчас на свою сторону привлечь. А может, сами они... Вон почитай! “Московский комсомолец” про создание общества некрофилов пишет, своих корреспондентов в иностранные публичные дома посылает, чтобы, значит, опыту организации этого дела поднабраться. Наверное, теперь так надо.
— Не надо! — обрывал жену Тыковлев.
— Ну, не надо, так обратись к своим друзьям. Может, они тебя в цензоры поставят.
— Да какие еще цензоры, — злился Тыковлев. — Покончено с цензурой.
— Вот-вот, покончено. А раз покончено — значит будут деньги зарабатывать и на гомосексуалистах, и на порнографии, и вообще на чем угодно, лишь бы платили. Ты думаешь, почему они тебя никуда не зовут на работу? Мешать будешь. Сиди лучше дома да книжки свои пописывай. Или иди к Михаилу Сергеевичу. Заседай с ним в его фонде. Может, социал-демократическую партию какую организуете с ним на двоих.
— Надоел он мне, — махнул рукой Тыковлев. — Кончился он.
— Ага, и ты вместе с ним, — с вызовом ответила Татьяна. — Два сапога пара.
* * *
Писать книжки оказалось непростым делом. Прежде всего вставал вопрос: про что? Горбачев с Черняевым, забрав из разгромленного ЦК ворохи казенных бумаг, работали методом “режь — клей”, испекая один за другим толстые фолианты воспоминаний. А что мог в этих условиях Тыковлев? Писать про те же события, те же лица со своей колокольни? Не хотелось. Тема была прочно занята другими. Повтор бы получался, да и расхождения в оценках с Михаилом Сергеевичем были бы неизбежны. Как говорится, не любо — не слушай, а врать не мешай. Не того ждала страна от Тыковлева. Но вот пойди угадай, чего она ждала. Верно, чего-то крупного, фундаментального. Откровения апостола Александра, так сказать, на которого сошло озаренье.
И решился Саша не размениваться на мелочи, а начать с того, чтобы разгромить марксизм-ленинизм — идейно-философски, исторически, политически, научно и организационно. Правда, не он, конечно, первый. И раньше марксизм и Ленина многие ниспровергали. Да только что это были за ниспровергатели! Моськи, пигмеи. Они писали, а над ними смеялись, потому что ничего у них на практике не получалось. У Тыковлева было неоспоримое преимущество. У него вроде бы получалось. Рухнул марксизм-ленинизм в Советском Союзе, а заодно и сам Советский Союз, то есть вся тысячелетняя Россия. Так уж получилось. Жалко, но ничего не попишешь. На вершине этой груды обломков стоял Саша Тыковлев и смотрел вдаль, прочерчивая новые линии горизонтов. Кому, как не ему, идеологу перестройки и главному жрецу марксизма в СССР, изречь теперь заветное слово.
Взялся за дело с затаенной мыслью сказать людям новое, объяснить, почему, зачем, куда. Заодно и читателю видно будет, как он пришел к отказу от марксизма, измене учению, которое был поставлен охранять. Отступнику всегда хочется оправдаться, потому что он знает, что предал. Чем больше вокруг таких же, как он, тем легче ему жить, тем крепче вера в правоту содеянного. Ведь написал же Иуда свое евангелие, предав Христа. Значит, была в нем смертная тоска, желание объяснить и объясниться. Не дошла до нас его книга. Другие апостолы, как говорят, сочли за благо уничтожить ее. Чего читать-то? И так все ясно. Предатель — он и есть предатель. На нем вся вина.
“Меня так выставить не получится, — думал Тыковлев. — Шалишь! XX век сейчас. Рукописи не горят. Я по себе крепкую и истинную правду оставлю”.
Писалось легко. Тыковлев вскоре нашел необходимый ему ключ. Он был прост. Вспоминай, чему учил людей ранее, а теперь пункт за пунктом все отрицай и утверждай прямо противоположное. Сколько раз возглашал, что марксизм-ленинизм — это живое всепобеждающее творческое учение. Теперь пиши, что марксизм — это торжество застывших догм. Учил раньше школьников с пятого класса, что человеческая история есть история борьбы классов, борьбы между бедными и богатыми, теперь говори, что история есть процесс сотрудничества и солидарности классов, взаимного дополнения ими друг друга. Говорил раньше, что социализм — это светлое будущее всего человечества, теперь доказывай, что это замедление социально-исторического развития, нарастающее отставание от мирового цивилизационного процесса, распад морали и разложение традиций.
Тыковлев все более входил в раж. Одним махом разрешил основное философское противоречие между материей и сознанием, объявил истмат красивой утопией, разгромил социальную действительность реального социализма. С воодушевлением написал, что повсюду, где утверждался социализм, он нес с собой репрессии, духовный и политический гнет, диктат серости и некомпетентности. Последнее трижды подчеркнул и с удовольствием откинулся на спинку кресла. Кликнул сына:
— Послушай. Как считаешь? Получилось?
— Ты бы потише на поворотах, — посоветовал сын. — Диктат серости и некомпетентности — это ты про себя?
— При чем тут я? — возмутился Тыковлев.
— Так ведь ты же командовал! — рассмеялся сын. — Или тогда был серым, а теперь вдруг в голове просветлело? С чего бы?
— Я это выстрадал, — с обидой ответил Тыковлев. — Имею же право на ошибку. Я понял, в чем корень зла. Это мое завещание народу, чтобы он никогда больше не вставал на этот пагубный путь. Для этого и пишу.
— Все равно читать не будут, — отрезал сын. — Марксизм раньше учили из-под палки. Не хотели его ребята знать, не считали за науку. Теперь марксизм отменили. Вопрос закрыт. Все пиво пьют, порнуху смотрят и читают, “бабки” заколачивают. Думаешь, кого-нибудь твоя критика марксизма теперь заинтересует? Зря стараешься. Пройденный этап! Это тебе перед самим собой объясниться надо. Душа требует. Ну и пиши. Только не обижайся, что никто на тебя внимания не обратит. Покруче критики были. Все сказано и написано задолго до тебя. Ну, повторишь это еще раз. И что? Сейчас спрос на остросюжетное.
Сын оказался прав. Книжку быстро издали. Было несколько звонков от друзей, пара статей в газетах. Потом наступило молчание. Ни нобелевской премии, ни премии Пулитцера. Тыковлев понял, что провалился. Выступи он с этой критикой год-два тому назад, фанфары были бы обеспечены. Сейчас книга была не нужна. Почему? Потому что не нужен стал он. Бал правили уже другие.
— Говоришь, остросюжетное? — спросил в один из вечеров Тыковлев у сына.
— Конечно, остросюжетное, — откликнулся тот. — У тебя столько материала! Комиссия по реабилитации, архивы ЦК, все эти господа и дамы из “Мемориала”, борцы за гражданские права. Алмазные россыпи! Вмиг Горбачева забьешь. Что у него там: я сказал Бушу, а Буш мне ответил, а 15 февраля мне позвонил Коль, а потом я обедал с испанским королем. Занудство одно. А тут ВЧК, расстрелы, крестьянские бунты, кремлевские интриги. Только копни. И деньги будут давать не те, что за твои марксистские изыскания.
— Не знаю, — задумался Тыковлев. — Тема заезженная.
Солженицын писал-писал. Волкогонов выдумывал-выдумывал.
— А ты попробуй. У тебя же все бумажки в руках. Сгруппируй их по темам. Несчастные крестьяне. Бедные интеллигенты. Оклеветанные военные. Палачи из НКВД. Тут такого наворотить можно! Зачитываться будут. Да и про тебя, глядишь, вспомнят. А то сидишь который год не у дел. Вроде бы герой, а никому не нужен.