Я коренной москвич. Помню город, еще не захламленный бесчисленными коммерческими палатками и блошиными рынками, не разъезженный миллионами автомобилей, не отравленный выхлопами паров бензина. По тихим тогда Брестским улочкам я доходил до Патриарших прудов и до Арбата, который только начинали реконструировать. Воздух пах тополевой листвой, а навстречу спешили (они всегда спешат!) москвичи — люди одних со мною привычек, манер, культуры.
Сейчас я избегаю центра. Его слепящая, демонстративно выпяченная иноземная роскошь выдавливает меня за пределы Садового кольца, наглядно показывая, что я — чужой в городе, где родился. Но и в своем дворе я постоянно сталкиваюсь с инородным вторжением. Каждый месяц я замечаю у какого-нибудь подъезда контейнер для строительного мусора, а в нем — пару-тройку засаленных в центре и полинявших по краям диванных подушек, несколько стульев, почему-то всегда торчащих ножками кверху (а одна надломлена), зияющую нутром, с оборванными проводками коробку телевизора (местные умельцы успели разобрать электронную начинку), нехитрую кухонную утварь, хлам старых газет.
Я догадываюсь, что это такое: умер еще один коренной москвич. В контейнере — все, что осталось от его долгой жизни в доме. А месяц спустя, когда строители закончат евроремонт, у подъезда появится новая иномарка — шестисотый “мерс” или глыбистый джип. В дом въедут новые жильцы, и по вечерам с балкона рано располневшие женщины станут сзывать многочисленных отпрысков: “Гиви! Резо!...”
“Большинство приезжих, — свидетельствует “МК”, — особенно с юга, едва пускают в Москве слабые корешки, тут же зовут к себе многочисленную родню. В столице, как много веков назад, снова формируются районы компактного проживания представителей нерусской национальности”.
По словам корреспондента, демографы прогнозируют, что при нынешней рождаемости “каждое последующее поколение “русскоязычных” москвичей (ну вот мы и докатились до того, что в сердце России русских стали именовать “русскоязычными” — как в какой-нибудь Прибалтике или в Закавказье! — А. К. ) будет составлять лишь половину от численности поколения родителей”. От себя журналист прибавляет: “Свято место пусто не будет. Его заполнят приезжие, их дети, внуки и правнуки”. К сожалению, в статье приведены лишь косвенные сведения о рождаемости в русских и нерусских семьях: “Многодетность (три и более детей) в московских семьях встречается редко. И она более характерна для нерусских женщин”.
Впечатляют данные о доле межнациональных браков в общем количестве: “Почти 20 процентов зарегистрированных в 1998 году браков в Москве — это русско-армянские альянсы, почти 15 процентов — русско-грузинские, чуть менее — русско-азербайджанские, около 10 процентов — русско-татарские” (“МК”. 8.10.1999).
Словом, все как во Франции и прочей объединяющейся Европе. И если парижанам философ (и поэт по совместительству) А. Зиновьев пророчит: “И кричать будет “Алла!” с башни Эйфеля мулла”, то москвичей “МК” осчастливливает прогнозом демографов: примерно через полвека “мэром Москвы… станет азербайджанец”*.
Все так, да не совсем… Во Франции и других странах Запада переселенцы — это, как правило, наименее обеспеченная часть населения. Их завозят для выполнения самых непрестижных, плохо оплачиваемых работ, заниматься которыми чинные европейские бюргеры считают ниже своего достоинства. У нас ситуация иная.
Да, конечно, и к нам приезжают таджики, корейцы, которые за бесценок нанимаются на сельхозработы. Немало украинцев и молдаван с утра до вечера вкалывают на столичных стройках. О них-то и любят порассуждать журналисты, представляя приезжих в роли бесправных тружеников, чуть ли не рабов. Искренне жалею бедолаг. Однако всем известно, что не они определяют лицо, имущественное положение, социальный статус и амбиции новых переселенцев.
Тон задают выходцы с Кавказа. Спросите любого москвича: для него приезжий — это и есть “лицо кавказской национальности”. С ними мы сталкиваемся повсеместно, в то время как таджики или молдаване гнут спину где-нибудь в Нечерноземье.
Чем же в это время занимаются жизнерадостные кавказцы? “Дэвушка, хурма хочешь?” — сверкают глазами, зубами и усами горячие парни”. Это цитата из все той же статьи в “МК”. Провозгласив: “Московские рынки — настоящее пиршество азербайджанцев”, автор уточняет: “Кавказцы-москвичи давно поделили между собой сферы влияния. Армяне, например, держат много столичных ресторанов и кафе”. То же положение в провинции.
Что тут плохого? — спросят ревнители интернационализма. Совершенно искренне отвечу: ничего! Ничего плохого в том, что на рынках торгуют кавказцы. Для тех же азербайджанцев это образ жизни. В воспоминаниях Тамары Лисициан о пребывании в фашистском концлагере есть жутковатый (и тем более впечатляющий) рассказ о том, как в больничном бараке азербайджанцы устроили базар. “Сидели, поджав под себя ноги, по-восточному скрестив. Перед каждым лежал “товар”. Одно яйцо, кусочек сахара, пара сигарет, щепотка чая, обмылок, коробок спичек, бинты, катушки черных ниток. Все было аккуратно разложено на платках или тряпочках. По проходу, разглядывая товар, ходили пленные. Продавцы покрикивали: “Ходи! Смотри, какой яйцо! Золотой яйцо!” Или “Кушай сахар! Германский сахар, сладкий, как виноград! Не умирай, подожди! Куры последний сигарет!” (“Завтра”, № 27, 2002).
Правда, мрачноватую идиллию портит уточнение: торговцы были не пленными, а полицаями, охранниками. Заболели — и попали в общий лазарет. Но это, скорее всего, частность. Думаю, пленный красноармеец из Баку точно так же выкликал бы: “Куры последний сигарет!”.
Повторю — плохо не то, что они торгуют, а то, к а к они это делают. Пронырливые журналисты раскрывают механизм “серой” экономики: “Купить сегодня для торговца на черном рынке фальшивую справку для торговой инспекции — не проблема. И торгуй — не хочу… Поскольку трудовая деятельность большинства приезжих остается нелегальной, то соответствующие поступления и сборы в кошелек области не поступают” (“Независимая газета”. 24.11.1999). Добавлю — как и подоходный налог в казну федеральную. В отличие от нас с вами нелегальные иммигранты его, естественно, не платят.
Мелочь? Ерунда? Не скажите. По рынкам всех городов и весей России набирается немало. В. Путин в бытность премьером назвал сумму. Только азербайджанцы высылают на родину 1,5 млрд в год. Долларов! (“НТВ”. 06.11.1999). В Грузию уходит около миллиарда. Всего, по мнению специалистов, нелегальные иммигранты вывозят из страны “от 5 до 8 миллиардов долларов в год”. Сообщивший эти данные генерал Черненко добавляет: “В иных бывших союзных республиках общий приток инвестиций меньше, чем то, что привозят ездившие на заработки в Россию” (“Независимая газета”. 16.08.2002).
Ах, зачем кивать на “иные бывшие республики”. Самой России, несмотря на титанические усилия Грефа, удается привлекать по 4 миллиарда зарубежных инвестиций в год. А здесь в два раза больше средств выкачивается за границу. Сколько же за десять лет “накапало”? 80 млрд — больше, чем вороватые белодомовские управленцы взяли в долг у МВФ и прочих международных монстров!
За те деньги нас по струнке ходить заставили. Увеличить денежную массу, чтобы выплатить долги бюджетникам, — нельзя. МВФ не даст кредиты. Увеличить расходы на социальные нужды, на науку, образование — нельзя. МВФ...… Куда ни кинь — всюду Международный фонд со своими запретами. И покорялись: иначе не дадут денег...… А в это время доллары рекой текут из России.
Могут сказать: а сколько вывозят “новые русские” — 20—30 миллиардов долларов в год! Это не гипотетическое возражение — телефонный звонок слушателя в студию “Народного радио” во время моего выступления. И этак сердито: дескать, что это вы о каких-то восьми миллиардах докладываете, когда российская буржуазия вывозит во много раз больше!.. Интересная логика: выходит, если воруют одни, так пусть и другие попользуются! А я полагаю — пора схватить за руку и тех, и этих. Для начала хотя бы обратить внимание русского простофили — тащат деньги из двух карманов…...