В Вашингтоне было воскресенье, 1 час 53 минуты. В Москве — 8 часов 53 минуты. Историческое мгновение. Но этого еще не знает противовоздушная оборона.
Локатор на станции, управляющей полетом ракеты, изображает самолет в виде светящейся яркой точки. Такой же точкой выглядит и ракета, и осколки тоже. Драматичность момента в том, что Воронов не понял, что самолет сбит, что на экране — не специально запущенные Пауэрсом помехи, — например, контейнер с металлическими лентами, — а осколки сбитого нашими ракетчиками самолета. Поэтому Воронов доложил, что самолет поражен, но продолжает отмечаться на экране.
В штабе тоже подумали о применении помех. Полковник С. В. Гайдеров отдает приказ командиру соседнего дивизиона: сбить самолет (а по сути, уже обломки “Локхида” У-2. И тогда по падающему самолету ударили две (или три) ракеты капитана Николая Шелудько. Пауэрс перевалился через борт за несколько секунд до удара этих ракет.
В это время, как вспоминает генерал-майор Семен Потапович Панжинский (в 1960 году — подполковник, начальник политотдела бригады зенитно-ракетных войск ПВО, где служил майор Воронов), наблюдатели не на экране, а уже визуально увидели падающий самолет и снижающегося парашютиста. И только тогда доложил командованию, что цель № 8630 поражена. Затем он организовал “группу захвата” и отправил ее к месту падения парашютиста.
* * *
…Перед вылетом в Свердловск Главком войск ПВО страны, генерал армии Сергей Семенович Бирюзов поехал на Красную площадь. Доложив Хрущеву ситуацию по телефону в 9 часов 30 минут, он, по его приказу, приехал в Кремль, откуда через Мавзолей поднялся на трибуну с личным докладом: шпион сбит, летчик жив. Хрущев распорядился о немедленном вылете экспертов. С ними был и Геннадий Сергеевич Легасов.
В это время по команде “Ковер” все самолеты на территории Советского Союза были посажены на аэродромы. Ни один самолет не имел права находиться в воздухе — только военные самолеты по команде противовоздушной обороны. На бирюзовской машине с пропусками домчались через все демонстрационные оцепления (ведь в 11 часов уже начался парад) во Внуково, где из всех самолетов выбрали Ту-104, и в Кольцово прибыли, когда самолет с плененным Пауэрсом на борту взлетал по направлению к Москве.
Вся группа экспертов отправилась на место падения самолета Пауэрса. Нашли крылья, обломки, дольше всего искали двигатель, упавший в болото. Все было тщательно обследовано. Сохранились огромные рулоны пленки, плотная катушка спасла их от засвечивания, и экспертам удалось рассмотреть все объекты, которые Пауэрс фотографировал с воздуха.
* * *
При первом осмотре в правлении колхоза Пауэрс показал, что в воротнике комбинезона у него зашит серебряный доллар, а в него вставлена иголка с сильным ядом (“Не хватает еще смерти русского человека по моей небрежности”). Это предупреждение ему зачтется, как и все, что “работало” на него. Доллар изъяли, булавку сняли, исследовали — это был сильнейший яд кураре.
Когда сегодня слушаешь рассказ трижды участвовавшего в опросах (не в допросах, а именно опросах ) Пауэрса на Лубянке Михайлова, поражают не только подробности, неизвестные нам, простым людям, но и сам тон — спокойно-доброжелательный. “Пауэрс представлял собой среднего американца-работягу. Это был человек не очень эрудированный, но технически неплохо подкованный, который привык к штурвалу, высоте, скорости. Летчик, который получал 700 долларов, а ЦРУ предложило 2500 долларов.
Это был сын сапожника и домашней хозяйки, которые жили совсем не богато, на ферме, с другими детьми. Пауэрс сравнительно недавно женился, не очень удачно. Он был человек честный по натуре, но сдержанный в высказываниях. Наши органы относились к нему очень корректно. У него была отдельная комната во внутренней тюрьме на Лубянке. С мягкой мебелью. Кормили из генеральской столовой.