Поэт присутствовал на погребении Александры Ильиничны Карамзиной (1820—1871), жены Владимира Николаевича Карамзина, приятеля Федора Ивановича. Столь частые похороны знакомых, друзей, родственников отнюдь не прибавляли ему оптимизма. Он смиренно просит жену поскорее вернуться из Овстуга.
Встреча с греческим посланником Будурисом, в 1871 году назначенным в Петербург, всколыхнула в его душе прежние воспоминания. Он вспомнил и Мюнхен, свою и жены молодость, блестящий культурный салон госпожи баронессы Ариане Сетто (1785—1857), жены известного баварского дипломата, свои остроты, ставшие ныне классикой.
Старокатоликами назывались немецкие и швейцарские христиане, числившиеся раньше в составе римско-католической церкви, но после Ватиканского собора в июне 1870 года отвергшие догмат о непогрешимости римского папы. И вот в Мюнхене в 1871 году состоялся первый старокатолический конгресс, на котором были составлены правила образования и организации приходских общин. Одним из руководителей этого конгресса и был Иоанн-Иосиф Дёллингер (1799—1891), известный богослов, профессор Мюнхенского университета. От России ездил в Мюнхен Иван Терентьевич Осинин (1833—1887), профессор Петербургской духовной академии.
* * *
Петербург, 3 октября
Я имел очень подробные сведения о происходившем в Мюнхене от Осинина, вернувшегося после присутствования на конгрессе и вынесшего оттуда самое благоприятное впечатление. Он говорит с оживлением настоящего христианина об этом собрании, проникнутом духом истинного предания. Впрочем, мы скоро будем судить об этом сами, так как стенографические отчеты о заседаниях скоро появятся. Осинин, со своей стороны, приготовляет отчет Синоду о своем участии в конгрессе.
Это письмо было последним в списке посланий мужа к жене, составляющих своеобразный комментарий более чем тридцатилетнего периода их совместной жизни. Мы далеки от мысли, что это на самом деле последнее письмо мужа к жене и что все эти письма были приведены Эрнестиной Федоровной Тютчевой. Но такова была ее последняя воля, и наше дело — ее выполнить.
Михаил Чванов • "Печальник славянства" (Наш современник N12 2003)
К 180-летию Ивана Сергеевича Аксакова
Михаил Чванов,
Вице-президент Международного фонда
славянской письменности и культуры, председатель Аксаковского фонда
“ПЕЧАЛЬНИК СЛАВЯНСТВА”
При чтении статей И. С. Аксакова, через сто с лишним лет после их написания, постоянно возникает чувство, что они написаны сегодня. В свое время при подготовке первого переиздания в советское время сборника статей И. С. Аксакова в Башкирском книжном издательстве я столкнулся с любопытным фактом. В фонде редких книг республиканской библиотеки, перепечатав на машинке одну из его статей, я дал ее прочитать своей жене, кстати, редактору книжного издательства, не сказав, чья статья. Возвращая ее, она сказала: “Все думаю, кто мог бы ее написать. Распутин? Но язык не его”.
Надо было видеть ее удивление, даже потрясение, когда она узнала, что статья написана сто с лишним лет назад, в ней даже фигурировали такие термины, как “застой”, “перестройка”...
Судьба И. С. Аксакова трагична во всех смыслах. Если старшие славянофилы, в том числе и его брат, Константин Сергеевич, начав борьбу за национальное самосознание, за истинно русские пути, не ставили перед собой целей, кроме теоретических, то Иван Сергеевич, видя невозможность претворения этих идеалов в отдельно взятой стране, даже в такой огромной и сильной, как тогдашняя Россия, пытался соединить перед грядущими бедами, которые он явственно видел, всё некогда разбежавшееся, в том числе по каким-то внутренним причинам, славянство. Он, наверное, одним из первых в России пытался раскрыть глаза обществу на уже давно опутавшую Европу и все больше набрасывающую сеть на Россию тайну беззакония. Попытайтесь найти в библиотеке том из его собрания сочинений, изданного его вдовой, А. Ф. Тютчевой, дочерью великого русского поэта, и племянницей, О. Г. Аксаковой, внучкой С. Т. Аксакова, которой тот посвятил “Детские годы Багрова-внука”, по еврейскому вопросу, и вам станет страшно: всё, о чем он предостерегал тогда, увы, случилось. “Не об эмансипации евреев следует ставить теперь вопрос, а об эмансипации русского населения от еврейского ига; не о равноправности еврея с христианами, а о равноправности христиан с евреями, об устранении бесправности русского населения пред евреями: вот единственно правильная постановка вопроса... Еврейский вопрос в России — вопрос великой важности, чрезвычайно серьезный, серьезный до трагизма, к нему действительно нужно отнестись с беспристрастием. Всякий край, в котором экономическое государство захватывают в свои руки евреи, не процветает, а чахнет и гибнет... Всякий честный, серьезно образованный еврей (мы знавали таких и с некоторыми из них были даже в приязненных отношениях) подтвердит наши слова о том вреде, который наносит населению хищнический инстинкт невежественной еврейской массы, нередко преисполненной злого религиозного фанатизма, под влиянием своих цадиков, крепко сплоченной и организованной...” Но русское правительство, русское общество вели себя словно глухари на току. Они не слышали, более того, принципиально не хотели слышать И. С. Аксакова, он раздражал их, заигрывающих с все более наглеющей еврейской интеллигенцией, претендующей на роль русской.