Поразительно: он взывал — его не слушали, и тем более ему не следовали. Но когда он умер, на какое-то время все вроде бы опомнились, скорее сердцем, чем умом понимая, кого потеряли. В тогдашней не многомиллионной еще, но не столь еще космополитической Москве “100-тысячная (!!!) масса самой разнообразной публики вышла отдать последний долг признательности и благодарности высокочтимому славному гражданину и учителю. Огромная масса учащейся молодежи дружно, на перерыв, несла на руках высоко над головой белый глазетовый гроб с прахом идеально-честного русского человека в продолжение всей дороги от университетской церкви, по Моховой, Охотным рядом, через Театральную площадь, Китайским проездом, Лубянкой, по Мясницкой, к Красным воротам, на Каланчевскую площадь, к вокзалу Московско-Ярославской железной дороги. Весь этот длинный путь переполнен был сплошными толпами публики, среди которой, как между двух стен, тихо и торжественно проносили драгоценный прах...”. Похоронен он был — чуть ли не единственный из мирских — в основанной преподобным Сергием Троице-Сергиевой лавре, и отклики на его смерть составили целую книгу. В послесловии было оговорено, что в нее не вошли отзывы болгар (которые составили отдельную книгу), лужицких сербов и хорватов, “газеты коих в последнее время редакцией “Руси” вовсе не получались”.
“Иван будет великий писатель, — сказал С. Т. Аксаков, прочитав одно из детских произведений сына. И в слово “писатель” Сергей Тимофеевич вкладывал не только понятие “литератор”, а то единственное на Руси истинное значение: трибун, общественный деятель, болеющий за настоящее и будущее своего народа, иначе говоря, печальник Земли Русской. Епископ Рижский и Митавский Донат перед панихидой по почившему И. С. Аксакову так и скажет: “Скончался печальник Земли Русской об исполнении ее исторических заветов внутри и вне ее пределов... Скончался печальник славянства… в его порывах в восстановлении его славянской личности, в убеждениях, в науке, в общежитии, в языке, в гражданском строе жизни!..”.
“Потеря невосполнимая, — писали “Современные известия”. — И. С. Аксаков был не только литератор, публицист и общественный деятель, он был — знамя, общественная сила. В этом было его главное значение, и потому-то особенно тяжела его потеря, именно теперь, когда положен на весы вопрос: достойно ли Россия встретит надвигающиеся события, а они касаются тех глубоких ее задач, того коренного призвания, которым и посвящена была вся жизнь покойного”.
“Нечего и говорить о значении этой потери... для русского и славянского мира, — отозвалось “Новое время”. — Закатилась одна из самых ярких звезд, какие когда-то блестели на небе русского общественного слова... Не русский талантливый писатель только скончался — скончался общественный трибун, обладающий даром зажигать сердца, никогда ни единым словом не изменивший своему призванию. Он нес свое знамя в течение многих лет твердою непоколебимою рукою, ни разу ни опуская его, нес как мужественный воин, с верой в то дело, которому служил и которое не оставил и тогда, когда смерть явно подкрадывалась к нему и когда все близкие настаивали на том, что ему необходимо успокоение. Но, как неустанный борец, он успокоился только в неизбежном, конечном жилище человека...”.
На смерть И. С. Аксакова откликнулся практически весь славянский мир. После многих веков разобщения он, может, только теперь почувствовал себя вновь наиболее, — к сожалению, ненадолго — единым славянством. Но неужели для этого обязательно нужна была смерть?!