Дмитрий Сергеевич Арсеньев (1832—1915) с 1860 года — адъютант генерал-адмирала великого князя Константина Николаевича, в 1863 году, во время польского восстания, находился в Варшаве при наместнике великом князе Константине Николаевиче.
* * *
Петербург, 2 октября 63
У меня только что был Самарин, который уезжает в воскресенье в Варшаву с Милютиным и князем Черкасским. Им поручено не более, не менее как произвести в Польше социальный переворот, то есть поставить мужика на место мелкого дворянина — да и крупного тоже, я полагаю. Это мера, употребляемая нами в крайних случаях, но если ее хорошо применить, она может быть действительна...
В настоящую минуту здесь нет никакого общества. Делю свои скучные досуги между больным Горчаковым, вдовой Мейендорф, beau frиre которой Георгий только что умер, и бессмертной Жюли. Что касается известий из Ливадии, то вот что, по-видимому, наиболее достоверно: государь и императрица выедут оттуда одновременно и доедут вместе до Харькова. Императрица проведет три дня у Т. Б. Потемкиной в Святых Горах; затем она пробудет некоторое время в Москве, так чтобы вернуться в Петербург не раньше конца октября. — Мать и дочь Смирновы опять уехали в Англию. Они чрезвычайно смешны своей англоманией. Ольга сказала на днях, говоря о том, что ее сестра Надежда питает неутолимую ненависть к повстанцам: “Моя сестра такая тори”.
Для решения гражданских вопросов в Польшу поехала комиссия в составе уже известного нам Самарина, а также принимавший активное участие в крестьянской реформе в России Николай Алексеевич Милютин (1818—1872), назначенный статс-секретарем по делам Польши, и князь Владимир Александрович Черкасский (1824—1878), известный деятель крестьянской реформы. О Татьяне Борисовне Потемкиной (урожд. Голицыной) и о ее благочестии мы уже упоминали. “Англоманкой” была дочь А. О. Смирновой-Россет Надежда Николаевна (в замужестве Сорен; 1840—1899), другая, Ольга Николаевна (1834—1893), была литератором.
* * *
Петербург, 2 ноября
Эти дни нас посетил Катков. Я служил ему вожаком при Горчакове, который пригласил его обедать и в общем был очень доволен впечатлением, которое он на него произвел... Говорить ли вам о речи императора Наполеона, об этом фокусе, очень ловко проделанном в интересе настоящей минуты, но тем вернее ведущем нас к общему столкновению... Теперь над всеми умственными заботами преобладает вопрос о конгрессе. По известиям из Парижа, этот конгресс совершенно заслонил польский вопрос, о котором никто более не говорит. И вероятно, именно этого результата хотел достичь великий фокусник. Но это мнимый успех, и отсрочка еще только усугубит трудность положения. Но он, конечно, говорит себе, что выпутается, как и раньше бывало, и в данный момент сумеет придумать какой-нибудь выход. Его письмо к государю уже пришло. Говорят, что оно очень хорошо написано и исполнено самых человеколюбивых чувств. Ответ на это письмо, уже составленный и представленный вчера на одобрение государя, вторит этим прекрасным чувствам и с большей искренностью, чем наполеоновское послание. Но в то же время оно требует более точного определения предложенного, и это вполне законное требование может все расстроить. Все это было бы только смешно, если бы новый аббат St-Pierre не стоял во главе 600 тысяч человек лучшего в мире войска.
Поддержка Пруссией России изменила обстановку в Европе, ослабила союз Австрии и Франции против русских. Вот тогда-то князь Горчаков и предложил созвать конгресс для выяснения всех отношений. На это и рассчитывал Тютчев. Под “новым аббатом” он подразумевает Наполеона III.
* * *
Петербург, 6 ноября
Мы переживаем в настоящую минуту настоящую финансовую панику. Со дня на день наш разменный курс страшно падает. Накануне рубль был почти al pari — 3,98, а на другой день вдруг упал до 3,68. Правда, что все благоразумные люди давно предвидели этот кризис, но никто не думал, что он разразится так скоро и с такой силой. Было хорошо известно, что курс поддерживался только искусственными способами. На это ушел, говорят, весь последний заем. Эта операция столько же благоразумна, как если бы кто-нибудь вздумал нагреть термометр, чтобы заставить его показывать 20 градусов жара, тогда как на дворе 20 градусов мороза. Говорят, что кризис вызван был отказом Ротшильда в Париже принять русские векселя по номинальной стоимости. Приятель Штиглиц, которого более всего обвиняют в этом деле, поспешно уехал в Париж, чтобы переговорить с Ротшильдом. Неизвестно, каков будет результат, но вообще здесь очень мрачно смотрят на будущее наших финансов.
В гостиных продолжают говорить больше всего о конгрессе. Положение выясняется, и может случиться, что на этот раз окажется проведенным сам зачинщик всего этого. Со всех сторон требуют у него объяснений, передают слова лорда Джона Рёсселя: “That is perfectly absurd”... Настоящая минута представляет животрепещущий интерес, и глаза всех следят за руками игрока, поставившего все на карту. Если он проиграет, то он пропал. Уже известно, что великие державы, без предварительного соглашения, все дадут один и тот же ответ: “Соблюдение трактатов и требование объяснений”.
Наше положение продолжает быть очень трудным, потому что в сущности мы никому не можем доверять и должны опасаться, в конце концов, сближения между другими в ущерб нам. Горчаков прекрасно себя держит. Вот человек, который необыкновенно вырос за последнее время.
Во многом падение рубля было вызвано обострением отношений России с Францией. Речь далее идет о бароне Джемсе Ротшильде (1792—1868), главе банкирского дома Ротшильдов в Париже. Барон Александр Штиглиц был управляющим государственного банка в Петербурге.
Продолжая разговор предыдущего письма, Тютчев беспокоится за Горчакова. Если не выйдет его затея с конгрессом, великие державы вновь потребуют от России “соблюдения (парижских) трактатов и потребуют объяснений”. И в то же время поэт очень хвалит Горчакова.
* * *
, 13 ноября
Императрицу ожидают сегодня вечером в Царское Село. Анна должна известить меня телеграммой о своем приезде. Я должен был обедать у князя Горчакова, но вместо того обедаю с ним у вел. кн. Елены Павловны. Вчера вечером у графини Протасовой я испытал еще более меланхолии, чем скуки, — этим все сказано. — Теперь вот стихотворение, которое я вам посылаю только потому, что это наделало теперь много шума в Петербурге. Отгадайте, если можете, кто его автор. Оно было посвящено князю Суворову по следующему поводу. Надо сказать, что мы послали Муравьеву ко дню Св. Михаила позолоченный горельеф, изображающий его покровителя и при этом адрес с 80 подписями, в числе которых находятся имена: Блудовых, гр. Протасовой, ее сестры кн. Долгорукой и т. д., одним словом, все очень почтенные имена. А князь Суворов, который, несомненно, добрый, но нелепый человек, давно заявил себя ярым противником Михаила Муравьева и не пропускает случая его выбранить. И вот он объявил, что прекращает всякие сношения с теми лицами, которые уронили свое достоинство, подписав упомянутый адрес. Он, правда, постоянно отличается подобными выходками, но так как на этот раз затронут был общественный интерес несомненной важности, то эта выходка была замечена и вдохновила следующие рифмы:
Князю А. А. Суворову
12 ноября 1863 года
Гуманный внук воинственного деда,
Простите нам, наш симпатичный князь,
Что русского честим мы людоеда,
Мы, русские, Европы не спросясь!..
Как извинить пред вами эту смелость?
Как оправдать сочувствие к тому,
Кто отстоял и спас России целость,
Всем жертвуя народу своему;
Кто всю ответственность, весь труд и бремя
Взял на себя в отчаянной борьбе
И бедное, замученное племя,
Воздвигнув к жизни, вынес на себе?..
Кто, избранный для всех крамол мишенью,
Стал и стоит, спокоен, невредим,
На зло врагам, их лжи и оскорбленью,