“По моему мнению, эти опасения ошибочны, — ответил Сталин. — Мы всегда заявляли о нашей готовности заключить с любым государством пакт о ненападении... Если мы заявляем о своей готовности подписать пакт о ненападении с Польшей, то мы это делаем не ради фразы... Мы политики, если хотите, особого рода. Имеются политики, которые сегодня обещают или заявляют одно, а на следующий день либо забывают, либо отрицают то, о чем они заявляли, и при этом даже не краснеют. Так мы не можем поступать. То, что делается вовне, неизбежно становится известным и внутри страны, становится известным всем рабочим и крестьянам. Если бы мы говорили одно, а делали другое, то мы потеряли бы наш авторитет в народных массах. В момент, когда поляки заявили о своей готовности вести с нами переговоры о пакте ненападения, мы, естественно, согласились и приступили к переговорам”. В то же время Сталин постарался успокоить немецких политиков: “Является ли это признанием версальской системы? Нет. Или, может быть, это является гарантированием границ? Нет. Мы никогда не были гарантами Польши и никогда ими не станем, так же как Польша не была и не будет гарантом наших границ. Наши дружественные отношения к Германии остаются такими же, какими были до сих пор. Таково моё твёрдое убеждение”.
Однако пан Пилсудский имел своё собственное представление о дипломатии по отношению к СССР. Он смотрел на улучшение отношений с Москвой только как на стимулятор сближения Варшавы и Берлина. Советский Союз оставался для него враждебным государством. Сталин же был заинтересован в том, чтобы противодействовать агрессивным устремлениям Германии, вынудить ее искать мирные пути разрешения тех проблем, которые остались со времени окончания Первой мировой войны.
По всей вероятности, Пилсудский всерьез уповал на гарантии неприкосновенности Польши, обеспеченные ее поддержкой со стороны Франции, а отчасти Англии. Его хроническая неприязнь к России резко ограничивала политический кругозор, мешая трезво оценить перемены, происшедшие в Европе и мире, а тем более предугадать дальнейший ход событий. В отличие от Сталина, он был только деятелем, но не мыслителем. У него не было иллюзий относительно того, куда может завести Германию реваншистское общественное мнение, требующее отказа от Версальского соглашения. Ведь в наибольшей степени отвечала таким устремлениям национал-социалистическая рабочая партия Адольфа Гитлера.
Борьба за независимость Польши
Так уж получилось, что искренний польский патриот и диктатор Юзеф Пилсудский проводил политику, угрожающую независимости своей страны. А идейный противник панской Польши Иосиф Сталин старался всячески укреплять ее независимость.
Такое парадоксальное положение не редкость в истории государств. Скажем, в СССР влиятельная группа патриотов России объективно выступила пособником расчленения великой державы, подрыва ее экономики, низведения до уровня слаборазвитой страны. Эти люди не понимали, что возврата к царской монархии нет и не может быть, что “Россия, которую мы потеряли” в 1917 году, вовсе не обладала благостным для большинства народа социальным устройством. Им не приходило в голову, что свержение советской власти означает господство алчной до материальных благ и личных капиталов буржуазии, а значит, быстрое превращение России в сырьевой придаток Запада... Короче говоря, в политике следует прежде всего умело оценивать текущую ситуацию и предвидеть ее развитие (нечто подобное игровой стратегии, но значительно более сложной, чем, например, в шахматной партии, ибо приходится иметь дело со многими партнерами и противниками, интересы которых изменчивы).
Верность дипломатической стратегии Сталина подтвердилась в январе 1933 года, когда Гитлер стал рейхсканцлером Германии.
Приход к власти фашистов означал автоматически прекращение германо-советского сотрудничества. Этим решил воспользоваться Пилсудский. Он выдвинул свою концепцию “равновесия”. Суть ее заключалась в использовании ненависти к коммунистам со стороны нового руководителя Германии и обусловленного ею резкого противостояния Третьего рейха и Советского Союза. В результате, казалось, может чрезвычайно усиливаться, стать ключевой роль Польши в Европе. Заигрывать следовало, согласно этой концепции, то с Берлином, то с Москвой, стараясь диктовать обеим странам — западной и восточной — польские условия. Таким путем предполагалось заставить Париж, зависимостью от которого Пилсудский уже давно тяготился, отказаться от назойливой опеки над Польшей.