Так, 4 июня 1999 года Вл. Кара-Мурза в программе “После полуночи” даже счел возможным “поправить” президента Клинтона, сказавшего во время своего пребывания в Берлине, что весть о воссоединении Германии вызвала радость в Вашингтоне, — мол, известно, какую тревогу возбудило это объединение в США, сулившее им “появление сильного геополитического противника”. Откуда почерпнуты такие сведения, остается загадкой. Ведь еще в ноябре 1989 года канцлер Коль с похвалой отозвался о позиции посла США в Бонне, Вернона А. Уолтера, “большого друга немцев”, по оценке канцлера*. Сам же Уолтер так прокомментировал события: “Семья снова собралась в одном доме. Поэтому я верю в объединение. Кто выступает против, тот будет сметен с политической сцены”.
Это и еще многое другое можно узнать из вышедшей в начале 90-х годов книги Хорста Теплица “329 дней. Как ошкуривали грушу”. Этот загадочный подзаголовок представляет собою парафраз слов Коля, произнесенных им 11 ноября 1989 года, после известия о согласии Горбачева на проведение “реформ” в ГДР: “Грушу ошкурили!”
“В этот момент, — пишет Теплиц, — мы знали, что Горбачев не будет вмешиваться и в ход событий внутри ГДР”.
А вот запись от 22 ноября 1989 года, которую, ввиду ее важности, стоит воспроизвести целиком. Итак:
“Из Вашингтона поступила информация о вчерашних переговорах Геншера с Бушем и Бейкером. США поддерживают стремление немцев к самоопределению и единству. По их мнению, однако, этот процесс может ускориться. Буш намерен выудить у Горбачева в ходе предстоящих переговоров у берегов Мальты границы и возможности его действий и определить, насколько тот может и хочет продвигаться в германском вопросе. Горбачев якобы очень встревожен возможным объединением Германии. Бейкер подтвердил: объединение есть и остается приоритетным в американской политике (выделено мною. — К. М. ) . Таким образом, США первыми и одназначно (выделено мною. — К. М ) и без оговорок высказались за объединение Германии”.
Именно с этих позиций и строго следуя доктрине Мэхена о фундаментальном единстве интересов США и Германии в их глобальном противостоянии России решали американцы важнейший вопрос о членстве объединенной Германии в НАТО. 31 мая 1990 года Буш во время официального визита Горбачева в Вашингтон заявил, касаясь этой проблемы: “У нас с вами тут фундаментальное расхождение”. Его, однако, на диво быстро удалось преодолеть, о чем свидетельствует приводимая самим Горбачевым стенограмма исторических переговоров:
“Горбачев: Значит, так и сформулируем: Соединенные Штаты и Советский Союз за то, чтобы объединенная Германия, по достижении окончательного урегулирования, учитывающего итоги Второй мировой войны (выделено мною. — К. М. ), сама решила, членом какого союза ей состоять.
Буш: Я бы предложил несколько иную редакцию: США однозначно выступают за членство объединенной Германии в НАТО, однако, если она сделает другой выбор, мы не будем его оспаривать, станем его уважать.
Горбачев: Согласен. Беру вашу формулировку”.
Итак, важнейшая формулировка, которая все же увязывала новое устройство Европы с итогами Второй мировой войны и в значительной мере блокировала путь к объявлению СССР (а с его исчезновением — России) “побежденной страной”, была сдана без боя. Последствия оказались трагическими; а что значило включение Германии в НАТО, прекрасно понимали на Западе, как понимали и то, что для советского упорства в этом вопросе, буде СССР пожелал бы упорствовать, были неотразимые основания. Так, бывший премьер-министр Великобритании Джеймс Каллаген 7 января 1990 года писал в “Timеs”: “На Потсдамской конференции Советский Союз стремился добиться того, чтобы создать как можно более обширное пространство между собой и любыми силами вторжения с Запада. Воссоединенная Германия, которая выбрала бы членство в НАТО, нарушила бы существующее в настоящее время равновесие, поскольку потенциально передовая линия НАТО приблизилась бы непосредственно к польской границе”.
Сегодня эта линия приблизилась уже к Белоруссии, однако и сегодня Горбачев комментирует вышеприведенный фрагмент с олимпийским спокойствием: “С этого момента можно считать, что германский вопрос, оставленный нам результатами Второй мировой войны, перестал существовать как проблема истории”.
В действительности же никакой вопрос — в особенности такой, как имеющий тысячелетнюю историю Drang nach Osten, — не может исчезнуть, он может лишь приобрести новое звучание. Уступки Горбачева освободили Германию от того чувства вины, которое, как думалось, было накоплено послевоенным временем, а формировалось у иных еще раньше, как о том свидетельствует запись в дневнике одного из немецких офицеров от 4 августа 1943 года: “Во всяком случае, 22 июня 1941 года сделало Германию на десятилетия, если не на столетия, неоплатным должником России”.
Теперь “ветер перемен”* уносил клочья этого так и не состоявшегося покаяния прочь, и в дверь стучались настроения иные. Гельмут Коль вспоминает, рассказывая о своей встрече с Горбачевым на Северном Кавказе в июле 1990 года, когда был окончательно решен вопрос о вступлении Германии в НАТО и выводе советских войск: “В тот момент я думал о том, что первые солдаты Красной армии перешли границы Германской империи в ноябре 1944 года. А в конце 1994 года, ровно через полвека, последние советские солдаты покинут Германию” (“Московские новости”, № 47, 24 ноября — 1 декабря 1996 г.).
Как видим, канцлер — на лирическом, так сказать, уровне — вовсе не стеснялся возводить преемственность вновь объединяющейся Германии к гитлеровскому рейху. А такие вещи, разумеется, никогда не остаются в области чисто лирической. Уже тогда стало ясно, что Россия утрачивает плоды самой великой Победы в своей истории и объединение Германии — такое, каким оно произошло, сопровождаемое позорным, ускоренным выводом советских войск, — именно так и воспринималось повсюду в мире. Уже в августе 1994 года Россия не была приглашена на празднование 50-летия высадки союзников в Нормандии (куда была, однако, приглашена Германия)*. В декабре 1992 года Россия, в угаре иллюзий партнерства, по сути, предала интересы граждан СССР — жертв нацизма, согласившись с Германией на урегулирование вопроса о компенсациях получением 1 млрд марок, которые были поделены между РФ, Украиной (по 400 млн) и Белоруссией, которой, непонятно почему, было выделено всего 200 млн.
А в конце 1994 года, как то и мечталось канцлеру Колю, русские войска оставили Берлин в одиночестве, за неделю до почетных проводов войск западных союзников СССР по антигитлеровской коалиции.
Предложение России о совместных проводах было отвергнуто, дабы подчеркнуто отделить “западных освободителей” от “советских оккупантов”. Газета “Дейли телеграф” назвала российский парад в Берлине (дополнительно опозоренный еще дирижированием пьяного президента Ельцина) “второсортным прощанием с третьесортной армией”. Победа 1945 года была поругана.
“Зеленый свет” такому развитию событий был окончательно зажжен во время встречи Буша и Горбачева у берегов Мальты — встречи, которую теперь, вслед за Алексеем Громыко, принято именовать “Мальтийским Мюнхеном”.
Она состоялась в первых числах декабря 1989 года и сопровождалась буйством стихий: волна была так высока, что долго не позволяла сблизиться кораблям. Мне случилось тогда быть на Капри, и я прекрасно помню, что иные итальянцы усматривали в этом некое зловещее предзнаменование. Многое еще остается здесь тайной, однако и того, что известно теперь, достаточно, чтобы подтвердить правоту слов бывшего замминистра иностранных дел СССР А. Бессмертных: “Если бы не Мальта, то Советский Союз никогда не сдал бы так гладко свой контроль над Восточной Европой и Прибалтикой. По свидетельству С. Тэлботта, Буш “давил” на Горбачева по трем направлениям, настаивая: