Достоверность этого эпизода в “служивской” биографии Харлампия Ермакова подтверждены и свидетельством Павла Кудинова о том, что “возле хутора Климовка порубил Харлампий Ермаков матросов в бою, а потом бился у меня головой об стенку”, и свидетельством самого Шолохова.
Объясняя, почему он написал Харлампию Ермакову письмо с просьбой о встрече 6 апреля 1926 года, М. А. Шолохов говорил К. Прийме, что это — “творческая необходимость... Надо было поскорее кое-что “застолбить” в сюжете, набросать важные сцены, написать в третью книгу романа целые главы, определяющие генеральный план “Тихого Дона” в целом... Помню, однажды Ермаков, рассказывая, вспоминал страшный бой с матросами возле хутора Климовка. Казалось бы, что это — лишь частный случай из множества других боевых столкновений. А я эту кровавую сечу воспринял, как бы это этичнее сказать, как неоценимую находку — поворот в развитии образа Григория в его трагических поисках правды...”.
И, действительно, “кровавая сеча” под Климовкой — поворот в развитии действия романа и в развитии характера Григория Мелехова.
Сцена эта написана в романе с невероятной художественной силой.
По показаниям свидетелей, Харлампий Ермаков убил в бою под Климовкой девятнадцать матросов. Григорий Мелехов зарубил в бою под Климовкой четырех. Но экспрессия, которая с силой звучит в этой сцене, определяется не количеством убитых, а мощью художественного таланта автора.
“Это художественный вымысел”, — говорил Шолохов о своем герое. И когда соотносишь мощь этой нарисованной художником сцены о переживаниях потрясенного содеянным человека с сухим рассказом свидетеля о том, что Харлампий Ермаков зарубил в бою восемнадцать матросов, или сообщением Павла Кудинова о том, как “бился головой” Харлампий Ермаков после этого эпизода, — понимаешь всю правоту слов писателя. Конечно же — Григорий Мелехов — не фотография, не сколок с Харлампия Ермакова, но — творение ума и таланта писателя. И тем не менее — в основе художественного вымысла лежит реальный факт, рассказанный человеком, его переживания.
Конечно же, Шолохову помогало то обстоятельство, что, судя по всему, Харлампий Ермаков был отличным собеседником. Константин Прийма приводит слова М. А. Шолохова, подтвердившего ему, что “в давние годы писал Ермакову и, работая над романом “Тихий Дон”, встречался с ним много раз, что Ермаков очень много знал, был необычайно памятлив и умел эмоционально рассказывать о пережитом”.
В декабре 1977 года М. А. Шолохов беседовал в Вешенской с норвежским исследователем “Тихого Дона” Г. Хьетсо. Это была одна из последних встреч в его жизни. Встреча с норвежским исследователем состоялась три года спустя после выхода книжки Д* “Стремя “Тихого Дона”. Однако М. А. Шолохов считал ниже своего достоинства вступать в спор, а уж тем более — оправдываться в том, в чем он не был виноват. Его беседа с Г. Хьетсо, записанная К. Приймой, пронизана спокойной, незыблемой уверенностью в своей правоте.
“Лично для меня ваш “Тихий Дон” и любовь Григория и Аксиньи сказали больше, чем многие другие произведения писателей Запада, — сказал М. А. Шолохову норвежский исследователь. — Ваш “Тихий Дон” говорит: люди живут на земле один раз. Они живут в мире природы, купаясь в лучах солнца, радуясь зелени садов, разноцветью степей, грозам и ливням...… Люди живут ради счастья и обновления природы. “Тихий Дон” — это песнь о любви с большой буквы, о Родине. Это гимн родной земле, ее корням, ее истокам”.
Далее Г. Хьетсо спросил:
“ — Скажите, а как вы собирали материалы для романа?
— Дорогой мистер Хьетсо! — отвечает Шолохов. — На собирание материала я никуда не выезжал... Материалы истории и жизни сами текли потоком ко мне в руки... Революция, образно говоря, вывалила передо мной горы материала! Его надо было только отбирать, обобщать, шлифовать... Надо было не потерять чувства меры и правды жизни.
— Но в “Тихом Доне” вы использовали огромное количество архивных и мемуарных источников?
— Да, — сказал Шолохов. — В архивы ездил, военно-исторические книги и мемуары белой эмиграции читал внимательно.
— А как вы нашли Григория Мелехова?
— В народе, — просто ответил Михаил Александрович. Помолчав, добавил: — Это — образ обобщенный.
И Шолохов медленно стал рассказывать, как в хуторе Плешакове, где жил он со своими родителями, в доме казака Дроздова, у которого было двое сыновей — Алексей и Павел, он впервые встретил своих будущих героев “Тихого Дона”. Кое в чем эти два брата Дроздовы послужили ему прототипами к образам Григория и Петра Мелеховых. Но только — кое в чем, не более, так как для военной биографии Григория очень многое было взято из жизни казака Харлампия Ермакова из хутора Базки, которого он также знал с отроческих лет... Но и эти факты — из жизни Дроздовых и Ермакова — при работе над образом Григория подвергались художественному переосмыслению.
Далее Шолохов рассказал, что казак Ермаков, как в романе и Григорий Мелехов, участвовал в боях против войск полковника Чернецова и не дал своих казаков для расправы с подтелковцами.
— Ермаков, — подчеркнул писатель, — обладал чудовищной силы баклановским ударом шашки, участвовал в кровавой схватке с матросами под Климовкой, а после “заболел душой” — “Кого рубил?”.
На вопрос профессора о баклановском ударе Шолохов дал подробный ответ и в заключение сказал:
— Однажды Ермаков у меня во дворе, вот при Марии Петровне, показал нам, что такое баклановский удар... Это было, профессор, какое-то дьявольское наваждение, когда он рубил шашкой поставленные в снег березовые бревна...…
Все долго молчали. Потом Хьетсо снова задал вопрос:
— Вы с ним имели много встреч?
— Да, — ответил Шолохов. — Он был известен не только ударом шашки, о чем позже мне рассказывал Семен Михайлович Буденный, в Конармии которого Ермаков командовал полком.
Шолохов умолк, подымил сигаретой и продолжал:
— Ермаков был привлекателен и своими думами, как мы здесь говорим, глубокой мыслью... К тому же он умел все одухотворенно рассказать, передать в лицах, в ярком диалоге. Поверьте, он знал о событиях Вешенского восстания больше, чем знали и писали об этом в то время наши историки, больше, чем я мог прочесть в книгах и материалах, которыми пользовался...”.
В этой — последней перед смертью — большой беседе с норвежским профессором М. А. Шолохов повторил еще раз и как бы обобщил то, что он уже говорил ранее и что, как мы убедились, полностью подтверждается документально.
Документы — “расстрельное” “дело” Харлампия Ермакова, воспоминания свидетелей и очевидцев — с полной неопровержимостью подтверждают правоту М. А. Шолохова, неоднократно называвшего Харлампия Ермакова прототипом Григория Мелехова, чья “служивская” биография составила основу биографии главного героя “Тихого Дона”. Более того, документы свидетельствуют, что именно Харлампий Ермаков был главным источником информации о Вешенском восстании, без которого “Тихий Дон” не мог бы родиться, поскольку именно Вешенское восстание является кульминацией событий в романе. Именно через него народное предание об этом реальном историческом событии стало доступно автору “Тихого Дона”.
Но в этой ситуации, с учетом того неопровержимого факта, что именно Харлампий Ермаков являлся прототипом Григория Мелехова и источником информации о Beшенском восстании, — какого другого автора “Тихого Дона”, кроме М. А. Шолохова, возможно представить себе?
А если Харлампий Ермаков в творческой истории “Тихого Дона” ничего не значил — тогда как объяснить поразительное сходство его биографии с биографией Григория Мелехова? И еще: откуда у автора “Тихого Дона” такое поразительно точное знание стратегии и деталей Вешенского восстания? И почему Вешенское восстание в романе “Тихий Дон” показано через судьбу именно 1-й повстанческой дивизии? Иных повстанческих частей, описания их боевых действий в романе нет. На каких путях стала доступна автору вся эта эксклюзивная, как мы бы сказали сегодня, причем — воистину в огромном объеме уникальная информация?