“Избегать боя с главными силами противника, пользуясь удобством внутренних операционных линий, стараясь разбить неприятеля по частям, обрушиваясь преимущественно на прусско-германскую армию, когда будем превосходить ее численностью”. Поясним эти очень емкие по смыслу слова. Скобелев правильно предвидит, как само собой разумеющееся, что германцы и австрийцы станут действовать против России совместно (это и случилось в обеих мировых войнах ХХ века). Верно угадал, что нам придется отступать под первыми ударами и лишь потом развивать наступательные действия, а также то, что главным противником станут именно германские войска (как в точности и получилось в мировых войнах).
“Теперь же начать подготовлять театр военных действий в Австрии и Балканских землях, положив основание воевать с Австрией не полками, а политической национально-славянской пропагандою”. Удивительная для своего времени прозорливость! Российское военно-политическое руководство во время первой мировой войны вяло действовало в этом направлении, только уже в конце были созданы боевые части из чехов, словаков и сербов, но... произошла революция, и все рухнуло. Заметим, что военные стратеги той поры вообще пренебрегали морально-политическими факторами, Белый генерал был тут выше на голову.
И, наконец, третье: “Куда бы ни показались русские знамена, им предшествует указ о наделе крестьян занимаемой местности землею от владельцев, а также казенною, в размере от обстоятельств, но возможно шире, чтобы материально заинтересовать массы в успехе нашего дела”.
Здесь придется употребить весьма сильное слово, которым часто злоупотребляют, — гениальным, не меньше, можно назвать предсказанные Скобелевым действия. Белый генерал высоко-высоко поднялся над уровнем всех тогдашних военных теоретиков, которые в ту пору очень редко сочетали военные меры с политическими. Но включить в число этих мер еще и социальный фактор — это было вообще нечто небывалое! Верно, прозорливо он все предсказывал и предвидел, но вотще. В первую мировую русские войска заняли обширные районы Австрии, населенные славянами, но о земельных реформах не заикнулись, ибо и у себя на родине не смогли на них решиться. Во второй мировой Сталин ближе подходил к таким мерам, но тоже не провел их в ходе войны, только после ее окончания. Зато практику направленной земельной политики проводили потом лидеры революционных войн в Китае, во Вьетнаме, Индонезии, в Латинской Америке.
Конечно, то была догадка, прозрение, да, не развил Скобелев свою мысль, и, уж конечно, не довелось ему даже попытаться осуществить подобное на практике, но каков полет самой военно-стратегической мысли! И это наша, русская мысль по своему размаху.
Теперь о Востоке. О, эту сторону русского порубежья он знал отлично, на собственном, так сказать, опыте. Но не только. Скобелев много читал серьезной литературы, в том числе и зарубежной. Он много беседовал с бывалыми людьми, путешественниками, купцами; подробно описан случай, когда он расспрашивал рядового русского солдата, попавшего в плен к туркменским разбойникам, где год провел у них в тяжком рабстве. Малый оказался сметливый и наблюдательный, он очень много интересного поведал Белому генералу. Но это один лишь пример из бесчисленного множества подобных.
Итак, Скобелев знал и понимал Восток. Отлично осведомлен был, кроме того, о действиях там главного стратегического противника России — британского империализма. И здесь русский военачальник проявил недюжинную дальновидность.
Петербургская военно-политическая верхушка в конце века весьма пренебрежительно и высокомерно смотрела на боевые действия в Средней Азии. Дескать, дикари, что за слава их побеждать. “Халатники” — так пренебрежительно именовали столичные штабисты азиатских конников и пехотинцев. Близорукая оценка, сделанная явно с очень большого расстояния. Но Скобелев-то повел свои войска в глубь туркменских пустынь после поражения там другого русского генерала — Лопатина, опытного и закаленного. А ведь весь мир знал, что в те же примерно времена афганские “халатники” наголову разбили британский экспедиционный корпус и отстояли независимость своей действительно дикой, по европейским меркам, страны.
Говорил Скобелев многократно, записки составлял, издавал даже приказы в меру своих полномочий — что нельзя недооценивать Восток. Да, сегодня он, возможно, “дикий”, а если завтра вооружится и обучится, как надлежит, что тогда? И ведь опять как в воду смотрел Белый генерал! Через двадцать лет после его гибели петербургские стратеги легкомысленно развязали русско-японскую войну, совершенно чуждую российским национальным интересам. И что же? Они японцев, стремительно овладевших самой передовой военной мыслью и техникой новейших европейских образцов, тоже по дурной привычке почитали... теми же “халатниками”, только не со Среднего Востока, а с Дальнего. Трагические последствия всего этого для истории России до сих пор слишком очевидны, чтобы говорить о них лишний раз.
Итак, можно подвести итоги. Белый генерал Скобелев — это означает вот что:
героическая отвага, имеющая магнетические, как у великого Суворова, характер и воздействие на людей;
самоотверженность и самоотдача в любви к Родине; богатством не соблазнялся, придворной карьерой — тем паче, семью даже не смог завести, всё — армии, всё — солдатам, всегда впереди них, за что и обожаем был; ну пил, ну гулял порой, но в России, да еще для таких людей, это грех невеликий;
стратегически мыслящий военный, образованный и начитанный;
наконец, главное и редкое, очень редкое качество — не только военачальник, но и выдающийся политик, а политическая цель, высшая и единственная — величие и благополучие Православной России.
А теперь спросим себя, мог ли такой деятель дожить до преклонных лет и мирно скончаться в своем имении?
Ответ кажется вроде бы очевидным, но не станем спешить. Вот Суворов или Жуков — ведь они завершили свои весьма немолодые дни, окруженные при жизни величайшей признательностью. Да, именно так, и не одни они, и не только в России. Трагедия Скобелева в том, что не нашлось достойного ему Верховного Вождя. Конечно, Александр II и особенно Александр III были государями достойными, немало сделавшими для отечества, но ведь ни тот, ни другой не удостоились звания “великого”...
Ну, а что касается врагов — внутренних и внешних — то тут уж, как говорится, все совершенно ясно. Такого противника — и пощадить? Подобного в жестоком земном мире не случается.
Однако ни в коем случае нельзя заканчивать слова в честь и память Белого генерала на печальной ноте! И дело не в прижизненной его славе и не в запоздалом даже, но таком достойном признании через сотню лет после кончины. Пока жива Россия и русская армия, пока не смогут повергнуть нас, до тех пор образцом и примером останутся такие ее сыны, каким был и остался Скобелев — герой сугубо и воистину русский.
А памятники и книги... их можно снимать, сносить, изымать или забывать, а потом, много спустя, создавать новые. Пока жив дух великого народа, он будет воплощаться в любых формах.
К.Мяло • На рубеже тысячелетий: контур сдвига (Наш современник N2 2001)
КСЕНИЯ МЯЛО
На рубеже тысячелетий:
контур сдвига
Отступление
Конец века и наступление нового тысячелетия отмечены не просто исчезновением с политической карты мира одной из двух сверхдержав, после Второй мировой войны определявших его облик и создававших саму ось, вокруг которой двигалась мировая история. Речь о большем: налицо одновременный уход России и просто как великой державы, без мощного влияния и участия которой на протяжении нескольких веков не могли свершаться сколько-нибудь значимые изменения на континенте Евразии.
Основы этой роли были заложены для России Петром I, укреплены и утверждены Екатериной II; апогей же всеевропейского влияния был достигнут после победы над Наполеоном.
Следующий, еще более высокий взлет исторической России (тогда в форме СССР) как поистине мировой державы произошел в XX веке, после победы над Гитлером, и эта ее новая роль была зафиксирована Ялтинскими и Потсдамскими соглашениями. Именно они легли в основание послевоенного мироустройства, и именно их преодоление стало главной целью “холодной войны”, о чем ее стратеги и идеологи высказывались с достаточной степенью откровенности как еще в бытность СССР, так и, особенно, после его разрушения. Пальма первенства, вероятно, принадлежит З. Бжезинскому, посвятившему вопросу “преодоления Ялты и Потсдама” несколько своих работ, однако речь, разумеется, вовсе не о случае некой индивидуальной мании. В той мере, в какой “холодная война” была именно войной, то есть преследовала цели стратегического поражения противника и устроения, уже без участия побежденной стороны (а точнее — именно на руинах ее исторического наследства), нового миропорядка, Бжезинский лишь с особой рьяностью и откровенностью выражал устремления Запада как целого. И когда сегодня сенатор Джон Уоррен, говоря об экспансии НАТО на Восток, заявляет, что “железный занавес” следует сменить на “железное кольцо” вокруг шеи России (“Правда”, 05. 98), он лишь подтверждает, что главные цели “холодной войны” диктовались вовсе не идеологическим, а геополитическим соперничеством. И что, естественно, было бы странно ожидать, что теперь, когда главная цель достигнута, торжествующий победитель вдруг начнет устраивать с Россией “общий лад”. Россия должна прекратить существование в качестве великой державы, а может быть, и вообще как державы — вот смысл “преодоления Ялты и Потсдама”. Констатация этого становится на Западе, да и в мире общим местом — причем звучит она из уст как злорадствующих, так и сожалеющих, и образ Ялты оказывается ключевым для обозначения совершившихся в мире гигантских сдвигов.