Значительных успехов достигло народное просвещение. В 1908 году был принят закон о введении обязательного начального обучения. Его осуществление прервала революция. (Заметим, что советской властью закон этот был реализован лишь в 1930 году.) Об усилиях государства свидетельствовал рост ассигнований на просвещение: с 1902 до 1912 года они увеличились на 216,2 %…
Итак, вспомним, что процедил сквозь зубы Энциклопедический словарь насчет “катастрофического” состояния страны (по “вине”, конечно, реакционного царя). Война, разумеется, это не рай, и не сахар, и людям хочется, чтобы не стреляли. Однако Россия и впрямь страна необычная, ибо историки пишут: “Несмотря на войну, можно бы сказать, в связи с войной продолжается быстрое экономическое развитие России. В 1914 году русская экономика составила – по сравнению с 1913 годом 101,2 %, в 1915 – 113,7 %, в 1916 – 121,5 % (из книги А. Сидорова “Экономическое положение России в годы первой мировой войны”).
(…) Россия производила в 1916 году 20 тысяч легких орудий и импортировала 5625. Производство гаубиц было на 100 % отечественное, а тяжелых орудий – на 75 %. “Запасов царской России, – пишут М. Геллер и А. Некрич, – хватило на три с лишним года гражданской войны”.
Вот оно, неизвестное, покрытое искусственным туманом и затмившееся наше прошлое. Россия была жизнеспособная, плодоносная, прекрасная земля. Ее нелегко было убить. Февраль дал ей необходимые политические свободы, а после этого начался бесконечный, затяжной апокалипсис с маленькой будничной буквы. (…) Главная мысль Николая в те дни записана его собственной рукой: “Неужели я двадцать два года старался, чтобы все было лучше, и двадцать два года ошибался?”.
(…) Примечателен его диалог с Вайнером.
“ Вайнер . Как оправдаете вину свою перед народом?
Николай . Что ж. Согласен, коли сперва вы оправдаете преступления своей власти перед народом. За восемьдесят лет, вплоть до 1905 года, в империи было казнено людей меньше, чем сейчас ежедневно. Расстрелы без суда и следствия стали нормой, и не только имущих, но и самих рабочих. За десять минут задержки состава, я сам видел, на перроне, комиссар расстреливает начальника станции, телеграфиста и стрелочника! Вот приказ от 1 июня. (Читает.) “Ввиду объявления военного положения… революционный штаб арестовал наиболее видных лиц буржуазии и представителей партий, принимавших участие в выступлении чехословаков, и будет содержать их за заложников. При контрреволюционном выступлении заложники будут расстреляны в первую очередь”. Как оправдаете? Отдаете ль отчет, куда ведет сия мораль, позволяющая казнить не за вину, а просто затем, что властям почему-либо потребно? …На словах церковь от государства отделили, но имущество ее отобрали, проповедовать вероучение запретили, святые мощи осквернили, расстреливаете крестные ходы, а еще 9 января имеете наглость вспоминать; священникам, мирным людям, единственным оружием которых является крест, выкалываете глаза, отрезаете языки и уши, живьем закапываете в навозной яме…”.
(…) Зал не сразу привыкает к трактовке членов Уральского комитета. Это революционеры, но их характеристика не является общепринятой. С них впервые, наверное, снят ореол героев. А они положили начало этой эпохе. Это были первые советские люди, никем не придуманные. Ходили по земле: Юровский, Вайнер, Войков, Белобородов, Голощекин (…). Им надлежало стать тюремщиками и палачами этой семьи. (…)
Член анархистской партии Войков оказывает “услугу” своим кипучим умом; он придумал написать подложное письмо к царским пленникам от неизвестных спасителей, предлагающих им побег. Недрогнувшей рукой оно написано и подброшено обреченным, чтобы спровоцировать, поторопить их гибель, но к тому же еще и дать убийцам фальшивое документальное оправдание. (…) Облик характерный, характеризующий ту пустоту и бессовестность, которые до настоящего времени ценились на одной шкале с героизмом и получили потом свое увековечение на табличке одной из улиц Москвы и станции метро – “Войковская”. Можно с уверенностью сказать, что ни один из живущих в этой части города и пишущий обратный свой адрес: ул. Войкова, не знает, какую человеческую мразь означала эта фамилия и каким страшным преступлением она вошла в историю нашей несчастной отчизны. И уж наверняка не знают они, что Войкова настигло возмездие, он был убит выстрелом бывшего белого офицера Бориса Коверда, узнавшего на пальце убийцы алмазный перстень Николая II…”.
В спектакле произошло столкновение “двух правд” – красной и белой – в роковые часы отечественной истории… При стремлении к объективности, статья Н. Велеховой написана больше “с белых позиций”. Другая статья, научного сотрудника Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС А. Ушакова, имеет скорее “красный оттенок”. Оправдывая и опровергая с двух разных сторон трактовку пьесы, обе эти работы дают возможность увидеть крупицы истины, которая не имеет идеологической предвзятой окрашенности, что и ценно.
А. Ушаков “Взгляд историка”:
“…Не давая характеристик Николаю II и его семье, рассмотрим ставшие одиозными фигуры большевиков, непосредственно принимавших участие в судьбе Романовых.
“Я двадцать лет в партии, с 12-го года член ЦК, побегов, тюрем, ссылок – больше чем волос на голове! В 17-м году с Ильичем переворотом в Смольном руководил…” – патетически восклицает в пьесе Уральский облвоенком Шая Голощекин. На самом же деле в 1918 году стаж пребывания его в РСДРП(б) равнялся пятнадцати, а не двадцати годам. Арестовывался, с последующим тюремным заключением или высылкой, Филипп Исаевич пять раз, из ссылок же бежал дважды (в 1910-м, в 1913-м). В 1912 году на VI (Пражской) конференции был избран в члены ЦК РСДРП. В Октябрьские дни руководил отделом внутренней и внешней связи Петроградского военно-революционного комитета, с декабря 1917-го – член Екатеринбургского комитета РСДРП(б), с февраля 1918-го – Уральский облвоенком, член обкома партии и облсовета. (…) Однако ни энциклопедия “Великая Октябрьская социалистическая революция” (Москва, 1987), ни энциклопедия “Гражданская война и военная интервенция в СССР” (Москва, 1987) не говорят о том, что Голощекин был арестован и расстрелян как “враг народа” в октябре 1941 года, а полтора десятка лет спустя реабилитирован.
“Я жизнь свою положил на алтарь революции! А у меня, кроме нее, никого!..” – убежденно говорит со сцены председатель Уральского облисполкома А. Г. Белобородов. Член партии с 1907 года, а с апреля 1917 года член уральского областного комитета РСДРП(б), делегат знаменитой апрельской конференции и VI съезда партии, в пьесе он колеблется и отказывается участвовать в решении судьбы Романовых в отсутствии Голощекина и без санкции Москвы (“Москва ровно воды в рот. Свердлов на запросы не отвечает. Тот еще… дипломат”). Однако позже, когда встает вопрос о том, что же делать с доктором Боткиным и прислугой, он, не колеблясь, рубит: “Тут не об чем рассуждать. Прислужники поведеньем своим доказали преданность всероссийскому убийце и тем обрекли себя на смерть”. Говорил ли так Белобородов, мы не знаем и вряд ли когда-нибудь узнаем, но нам известно, что позже, в 1919 году, он являлся уполномоченным Совета рабочей и крестьянской обороны по подавлению Вешенского мятежа, а затем был заместителем начальника Политуправления Реввоенсовета Республики, занимал ряд ответственных постов, в 1919–1920 годах был членом ЦК партии. В 1927-м за участие в троцкистской оппозиции был исключен из партии, затем раскаялся, признал свои ошибки и в 1930 году восстановлен в партии. Но это его не спасло от расстрела в 1938 году.
Не менее противоречива фигура Уральского комиссара снабжения П. Л. Войкова. Меньшевик с 1903 года, переметнувшийся к большевикам в августе 1917-го, он в октябре становится секретарем областного бюро профсоюзов и председателем городской Думы Екатеринбурга. После описываемых в пьесе событий работает в Наркомпроде, в 1919 году становится председателем правления Центросоюза, а с 1920-го – одновременно членом коллегии Наркомвнешторга. В 1924-м Войков назначается полпредом СССР в Польше и 7 июня 1927 года погибает от руки белоэмигранта. Его тело было доставлено в Москву и предано земле у Кремлевской стены, а имя дано одной из станций Московского метрополитена.