Родился я в счастливой семье. Родители мои юристы, оба в разные годы окончили Саратовский юридический институт. После института отец, Гельман Сулейманович Акчурин, более тридцати лет проработал в органах прокуратуры. Большая часть его трудовой деятельности связана с Саратовской областной прокуратурой. В 1978 году по состоянию здоровья (отец являлся инвалидом Отечественной войны 2-й группы) он вышел на пенсию в звании старшего советника юстиции. Годы войны оставили свой след как на теле, так и в душе, но желание рассказать о событиях тех лет не покидало его никогда. К двадцатилетию победы над фашистской Германией он написал очерк “Сандомирский плацдарм”, где и рассказал о событиях, которые волновали его всю жизнь. Поэтому когда готовилась к изданию книга “Насмешка луны”, я с разрешения отца обратился к имеющимся у него документам и предложил на его усмотрение переработанный вариант его очерка.
По этому поводу у нас с ним состоялась дискуссия. Во-первых, отцом были вычеркнуты из рассказа места, где было отступление от реальных событий. Ему хотелось, чтобы рассказ был документален. И, во-вторых, чтобы он назывался “Сандомирский плацдарм”. Но мне казалось, что такое название более подходит для объемного романа.
30 апреля 2001 года отец умер, не дожив нескольких месяцев до выхода в свет книги “Насмешка луны”.
Приятно то, что его воспоминания о войне не перестают волновать людей…
Деревья плакали вместе с нами
В августе 1944 года, после тяжелого осколочного ранения в левую половину грудной клетки, я находился в военном госпитале города Киева. Уже был пройден двухмесячный курс лечения. Вынесено решение врачебной комиссии: годен к строевой. И мы, получившие второе рождение бойцы, ждали отправки на фронт. Вообще-то мне грозили стройбатом, но я уговорил врачей, чтобы дали направление на фронт.
С целью набора пополнения в госпиталь приехал представитель 1-го Украинского фронта.
До Великих Лук доехали поездом, а затем шли маршевым порядком, преодолевая в сутки более семидесяти километров.
К нашему приходу войска 1-го Украинского фронта уже форсировали реку Вислу, но, по всему было видно, укрепились слабо. Слишком мало успели перебросить через водную преграду тяжелой артиллерии, боеприпасов, личного состава. Задерживались с переправой наши танки. Постоянный мост через Вислу еще не был наведен, а понтонный мост подвергался жесточайшему обстрелу с суши и воздуха, поэтому ко всему прочему войска плохо снабжались и продуктами питания. (Нету водки — нет и наступления.)
Маршевый поход от Великих Лук до Сандомирского плацдарма в жаркие августовские дни изрядно всех вымотал. Все понимали — личному составу нужен отдых.
Я и Васильев, с которым подружились в пути следования из госпиталя, а также еще несколько бойцов, прибывших с нами, были определены в учебную роту 181-й дивизии, тогда она называлась Сталинградской. По существу, это была не учебная рота, а подразделение, находящееся в резерве командира дивизии, укомплектованное людьми, побывавшими неоднократно в боях, имевшими по одному или несколько ранений, награды Родины и, самое главное, боевой опыт. Наше подразделение дислоцировалось примерно в полукилометре от переднего края, на опушке леса, недалеко от дороги, ведущей к подножию высоты “500”. Здесь не было слышно выстрелов, стонов раненых, как будто война миновала этот маленький участок земли.
На следующий день, после обеда, совсем еще юный лейтенант Петров выстроил роту в шеренгу по двое и, при появлении капитана, отдал ему рапорт.
— Вновь прибывших прошу остаться. Остальные — разойдись! — последовала команда капитана.
Грудь его украшали два ордена Отечественной войны и орден Александра Невского. По всему было видно, перед нами стоит командир подразделения, искушенный в военной науке не на словах и не на бумаге, а на поле сражения.
— Откуда ты? — добродушно спросил капитан, с улыбкой в глазах рассматривая моего друга.
Тот вытянулся и стал по команде смирно.
— Васильев, тысяча девятьсот двадцать четвертого года рождения, чуваш, прибыл из госпиталя, — отчеканил мой друг.
— Фамилии у нас одинаковые, только вот внешне мы друг на друга несколько непохожи, — смеясь, продолжил капитан.
Боец Васильев был высокого роста, блондин, с правильными чертами лица и большими карими глазами. Такое редкое сочетание делало его необыкновенно красивым парнем. Капитан — смуглый, жгучий брюнет, среднего роста, плотного телосложения, конечно, во внешности ему уступал. Но его большие черные глаза были полны обаяния, ума, доброты, и солдаты невольно прониклись к нему уважением и симпатией. Вскоре мы узнали, что капитан командует ротой с самого Сталинграда.