Новая модель образования делает упор на раннюю профориентацию и раннее вступление молодежи в профессиональную жизнь и предполагает подмену открывающего горизонты теоретического знания ремесленническим, узкоприкладным умением, закрывающим эти горизонты для большинства. Таким образом, вместо единого демократического проекта Просвещения мы имеем сегрегационное раздвоение: для меньшинства избранных — проект просвещенческого восхождения, подкрепляемый элитарным образованием, для большинства неизбранных — перспектива нисхождения в гетто. Прежде именно образование было лестницей, бросаемой тем, кто внизу, для их восхождения вверх. Теперь эту лестницу решили убрать. Просвещенческую мечту (разновидностью которой были американская мечта и советская мечта) наши реформаторы-реалисты заменили жесткой “реальной политикой”, весьма напоминающей политику апартеида.
Все это означает, что правящая элита сознательно выходит из системы сложившегося национального консенсуса, основанного на гарантиях вертикальной мобильности и политике сокращения социальной поляризации. Либерально-реформаторская критика “социального патернализма” отмечена недобросовестностью: она замалчивает тот факт, что применительно к молодежи и лицам эффективного экономического возраста прежняя политика была не патерналистской, а социально-инвестиционной. Государство вкладывало деньги в образование, подготовку и переподготовку кадров в качестве инвестиций в систему роста и вертикальной мобильности. Нынешний секвестр и демонтаж государства как держателя массированных социальных инвестиций в человеческий капитал означают не преодоление патернализма, а ликвидацию механизма эффективной просвещенческой динамики, на котором основывались все стратегии европейского модерна. В основе их лежал демократический принцип единой нации, сообща идущей к новому будущему.
Теперь он у нас заменен принципом социального апартеида. Некогда единая национальная система распадается на две подсистемы: для одних — подсистема развития, для других — подсистема стагнации. Ясно, что это не только прямой вызов народу, связавшему свою судьбу с судьбами прогресса, но и вызов самой идеологии демократического просвещения, основанной на принципах единого национального будущего, единых проектов социальной мобильности.
Не меньшим вызовом оказалась и внешняя политика президента. Несмотря на все пертурбации и зигзаги истории, народы, входящие в наше государство, никогда не ставили под сомнение один очевидный принцип: ближе всего нам те, с кем нас связывает наша история и география, с кем нам и впредь предстоит вместе жить. Им и надлежит отдавать приоритет в нашей государственной политике. И если некая внешняя сила претендует на то, чтобы с нею и ее предписаниями мы считались больше, чем с требованиями межнациональной солидарности в общем евразийском пространстве, то мы должны этой внешней силе указать ее истинное место.
Сегодня США, затеявшие неслыханно развязную антимусульманскую авантюру, стремятся связать Россию преступной круговой порукой и расколоть Евразию, державшуюся на славяно-тюркском синтезе. В Югославии они использовали мусульман против славян-сербов и тем самым подорвали целостность этой страны. В постсоветском пространстве они хотят натравить славян на мусульман, подорвав его единство и, как можно опасаться, единство самой РФ. Очевидно, что в этих условиях объявлять атлантический курс, демонстрируя безоговорочную поддержку США, означает вызов национальной политической традиции и веками складывающемуся межэтническому консенсусу.
Итак, камуфляж нового курса отброшен. Президент уже не стесняясь демонстрирует лик либерал-реформатора, продолжая и углубляя политику, недвусмысленно осужденную народным большинством. Партия власти вышла из системы национального консенсуса и уже открыто противостоит народу. Перед нею возникает дилемма: либо вовсе отменить выборы — победить на выборах с такой политикой невозможно, либо взять на вооружение предельно жесткие технологии “управляемого хаоса”, в недрах которого самое невозможное становится возможным. Современная техническая городская цивилизация целиком стоит на хрупком искусственном фундаменте, подрыть который ничего не стоит. Это доказывает новейший терроризм. Но технологии терроризма может использовать и сама власть, уверенная в своей способности восстанавливать искомый порядок, когда дело сделано. Мы помним, под каким предлогом народ выдавал карт-бланш прежней коммунистической власти: “лишь бы не было войны”.