Допустим теперь, что власть может воспользоваться технологиями “управляемых катастроф”, повергая ничего не подозревающий народ в ужас. А затем президент “своими решительными действиями” преодолевает устроенную катастрофу. С каких позиций народ будет выносить свои суждения о нем: с позиций оценки его долговременной политики, заведомо для народа неприемлемой, или с позиций людей, только что переживших катастрофу и чудом избавленных новоявленным спасителем?
Если исходить из гипотезы, что справедливо второе (а именно такая гипотеза лежит в основе доктрины “управляемого хаоса”), то выборы можно пока что и не отменять — выигрыш обеспечен. Но, разумеется, долгосрочная политическая стратегия состоит в другом: в том, чтобы создать стабильный общественный порядок для нового правящего класса и сделать его более или менее респектабельным в глазах внешнего мира. Правда, между внутренней стабильностью и внешней респектабельностью имеется противоречие. Самым надежным для правящей олигархии явился бы режим пиночетовской диктатуры, о чем ее идеологи не раз откровенно заявляли. Но такая диктатура имеет в глазах мира сомнительную репутацию, и к тому же генералы-харизматики у нас так и не прижились по причине крайней ревности политической власти.
Более реалистическим вариантом явилась бы смешанная модель мнимой многопартийности: реальная власть у одной авангардной партии, а фасад демократии украшается плюрализмом, представленным не имеющими реальных шансов мелкими партиями и лояльными гражданскими ассоциациями. Впрочем, по большому счету, и такое решение лишено настоящей стратегической глубины. Дело в том, что оно небезопасно разделяет “политическую надстройку”, устроенную так, как надо властям предержащим, и народный “базис”, откровенно тяготящийся такой надстройкой. Посредством манипуляций в сфере надстройки можно продержаться в течение какого-то времени, но, по большому счету, это надо признать паллиативным решением.
Вопрос в том, какой тип решения представляет В. Путин — краткосрочный или долгосрочный? В первом случае он не будет загадывать дальше ближайших выборов и удовольствуется реорганизациями “надстройки”, во втором — ему предстоит замахнуться на нечто большее. Мы имеем, таким образом, своеобразный “конфликт интерпретаций”: либо новый президент прагматик, предлагающий олигархическим заказчикам политические товары текущего пользования (на ближайшие несколько лет), либо он — новый идеолог-утопист, готовый связать свою судьбу с проектом переделки не только политического базиса, но и лежащих в его основе социокультурных оснований национального бытия.
Последнее в принципе не исключено. Противопоставление либерального реализма коммунистическому утопизму — всего лишь один из пропагандистских приемов новой идеологии. На самом деле достаточно решительного неприятия истории и культуры собственной страны, чтобы возникла дилемма: стать эмигрантом, покидающим эту страну, или стать утопистом, посягающим на полную переделку и ее самой, и “человеческого материала”, в ней помещенного. И прагматический проект краткосрочного назначения, и утопический проект долгосрочного назначения, направленный на переделку русского человека — традиционалиста Евразии, надо признать объективно дестабилизационными. Ибо в обоих случаях предполагается не демократическое потакание народу-суверену, а грубое давление на него.
Ясно, что шансы нашей молодой демократии сводятся к нулю. В любом случае уже в ближайшем будущем нас ожидает новая однопартийная диктатура. Она сегодня и создается, судя по двум тенденциям: тенденции перехода от режима выборности к режиму назначений и тенденции перехода от многопартийности к однопартийности. В этих целях партии, относимые к респектабельным — могущим составить внутрисистемную оппозицию режиму, сливаются и присоединяются к правящей, образуя новый “монолитный” авангард. А партии, причисляемые к политически ненадежным и нереспектабельным, могущим составить антисистемную оппозицию, решено всеми силами маргинализировать, блокировав и выключив из эффективной политики. От плюрализма режим идет к системе несменяемой авангардной партии, окруженной для виду лишенными всякой политической самостоятельности мелкими попутчиками-сателлитами.
Это — знакомая ситуация, известная по опыту стилизованной многопартийности бывших социалистических стран Восточной Европы. Но у нас на этом пути имеется один барьер: наличие мощной КПРФ. Остальные партии не в счет — большинство из них, как можно предположить, создано в недрах известного ведомства именно в целях управления возможной оппозицией. Любая оппозиционная идея перехватывается властью, которая создает соответствующую карманную партию, имеющую задачей либо скомпрометировать данную идею путем доведения ее до экстремистских крайностей, либо приручить ее путем выхолащивания реального оппозиционного содержания. Посредством этой технологии “подставной оппозиции” осуществлялось и управление недовольной частью электората.