Я перелистываю Вийона и снова думаю о том, что привлекало Рубцова в стихах этого поэта, в его жизненной истории. Да ищу строчки, которые могли прямо повлиять на лирику самого Рубцова…
“Образ Франсуа Вийона — “магистра искусств” и бродяги — двоится в представлении потомства. Уже вскоре после его смерти слагаются легенды о “веселом комике”, циничном шуте, мастере поужинать за чужой счет, коноводе во всякого рода злых проделках”, — пишет в предисловии Л. Пинский. Но, конечно, прежде всего, Вийон — великий лирик, поэтическое зеркало своего времени
и своей страны. Умирало средневековье, и поэт писал о смерти, старости, бренности бытия. И все же выглядывает из стихов жизнелюб, которого не миновали народные празднества и все радости жизни. Вийон использовал в своих стихах не только опыт предшествовавшей литературы, но и богатые традиции народного искусства. А в его жизни годы студенчества сменились годами скитаний и тюрьмой.
Рубцова несомненно волновали какие-то совпадения собственной жизни с биографией Франсуа Вийона — раннее сиротство, странствия, неустроенность. Да и “студенческий дух”, если вспомнить, что в 1964 году Николай Рубцов был еще студентом-очником. Многие стихи французского поэта пронизаны иронией, но и у Рубцова был “иронический период” в творчестве. Совсем в духе Вийона написаны “Стукнул
по карману — не звенит…”, “Сказка-сказочка”, “Куда меня, беднягу, занесло…”, “Утро перед экзаменом” и другие стихотворения. Рубцову было явно тесно в рамках благочинной советской поэзии конца 50-х — начала 60-х годов. И он издевался: …Уткнулся бес в какой-то бред И вдруг завыл: — О, божья мать! Я вижу лишь лицо газет, А лиц поэтов не видать…
— Почему же ты написал “Сижу в гостинице районной”, если сидел в редакции? — полушутя спросил Василий Елесин.
— Так типичнее, — смеясь ответил Рубцов. — А то могут подумать, что у вас не редакция, а ночлежка.
Веревка, яркое белье, А во дворе играют дети. В потемках прячется жулье…
Все есть на этом белом свете!..
…Эх, Русь, Россия! Что звону мало? Что загрустила? Что задремала? Давай пожелаем Всем доброй ночи! Давай погуляем! Давай похохочем! И праздник устроим, И карты раскроем… Эх! Козыри свежи. А дураки те же.
это не вся правда. Полнее понять стихотворение “Зимним вечерком” (какое игривое название, какая дурашливость — “давай погуляем, давай похохочем!”) поможет нам обращение к устному народному творчеству, а именно — к сказочному Ивану-дураку.
Этот дурачок оказывается умным. “Но он социально отстраненный, социально униженный, сирота… Об этом и говорит его имя; дурак — это не тот, кто дурачит, а тот, кого дурачат… Таким образом, в центр культурного космоса русской сказки выходит идея социального надлома и идея сострадания обездоленному, но социально высокому, горячее сочувствие ему и всяческое пожелание победы… Само слово “дурак” в прошлом звучало иначе. А. П. Щапов писал, что наступила эпоха, когда крестьянство было совершенно порабощено крепостным правом,
“когда… слова “мужик” и “дурак” стали синонимическими…” Как ответ народа А. П. Щапов приводил сектантский стих: …Как и в этих дураках Сам господь бог пребывает”.
Можно вспомнить и всех юродивых русской классической литературы (хотя бы у Пушкина в “Борисе Годунове”). Но и так ясно, что слова Рубцова о “дураках” — не случайная обмолвка, нитью традиции эти сегодняшние слова связаны с глубинами фольклора, с историей России.
Неожиданное подтверждение мысли. Однокашник Рубцова по Литинституту пишет в “Независимой газете” (19.01.94 г.): “…Рубцов не верил в мое искреннее сочувствие чужим судьбам и однажды сказал за глаза обо мне “это очень умный человек”, сказал — как уличил в подлости”.
Возможно, повесть (или рассказ) из моряцко-флотской жизни поэт все-таки дописал до конца. Но она не сохранилась, случайно уцелели только две странички из нее, они опубликованы. А вот повесть или очерк из жизни деревни Рубцов скорей всего так и не закончил. Сохранились только наброски, которые я и предлагаю сейчас читателям.
В 1963-1964 годах Рубцов подолгу жил в своей Николе. Здесь после большого перерыва он вновь окунулся в стихию крестьянской речи. Он был уже студентом Литинститута, зрелым человеком, и уже прислушивался к речи окружающих как писатель и в какой-то степени как этнограф. У него был уже свой опыт работы над словом.
Видимо, сначала Рубцов записывал отдельные выражения, слова. Так на листочках бумаги появились фразы: “Ходила Клавдия-то в лес, да ни с чем вернулась. И Ленька ходил — только вымочился”. “Так плясал, что когда штаны снял, пар пошел”. “Плясал так, что все пятки истоптал…” (Выписано из фонда Рубцова в ГАВО.)