С уважением —
В. Тюпин,
с. Верхняя Тойма
Архангельской области”.
АНАТОЛИЙ АЗОВСКИЙ
Что сказать о первом знакомстве? Где-то читал я о Есенине, что когда появились в печати его стихи, то любители поэзии набросились на них, как “на свежую землянику в январе”. Вот такой “земляникой” показались мне и стихи Николая Рубцова при первом знакомстве с ними. А было это в середине шестидесятых. Жил я тогда в Свердловске, где, как, вероятно, и по всей стране того времени, было слишком много шума вокруг так называемой, а точнее, названной позднее — эстрадной поэзии. Конкурировало тогда с этим направлением в нашей изящной словесности еще одно — интеллектуальная поэзия.
Что говорить, шуму тогда было много. Особенно среди молодых поэтов. На наших литературных четвергах за огромным круглым столом библиотеки свердловского Дома работников искусств спорили до хрипоты, а то и чуть ли не до кулаков дело доходило: каждый отстаивал свою точку зрения, каждый с пророческой убежденностью указывал, как писать надо. Одни, их, конечно, большинство, — евтушенко-вознесенско-рождественского направления жаркими сторонниками были, другие — винокуро-тарковскую поэзию на щит поднимали, третьи пели в кулуарах что-то книжно-романтическое из Новеллы Матвеевой:
Ах, никто не придет, не споет, “Летучий голландец” на дрова пойдет, И кок приготовит на этих дровах Паштет из синей птицы…
— Спорим, спорим… А может, так писать надо? — и тихо, но очень выразительно прочитал:
В горнице моей светло. Это от ночной звезды. Матушка возьмет ведро, Молча принесет воды…
— Чьи это? Неужели твои?
— Да что ты! Это — Николай Рубцов. В последнем номере “Юности”…
Немногих тогда еще захватила эта рубцовская “земляника”, но сторонники сразу же нашлись. И жаркие! В том числе и я. А вот после публикации в “Октябре” имя Николая Рубцова уже твердо вошло в наши горячечные споры. Тогда открыли мы и Владимира Соколова, и Бориса Примерова, и Анатолия Передреева, и многих других поэтов, на которых раньше и внимания не обращали.
Лично же с Николаем Рубцовым я познакомился года через два в буйных стенах общежития Литинститута. Случилось так, что сессии нашего второго курса заочного отделения и четвертого, на котором учился Николай, проходили в одно и то же время. Студенты-заочники держались тогда в отношениях с собратьями-очниками довольно воинственно и настырно, стараясь во всем их перехлестнуть. Разве только с некоторыми дружили. Для меня близким из этих “некоторых” был Саша Петров, земляк-уралец. Сошлись мы с ним не только как земляки, но из-за одинакового отношения к поэзии Николая Рубцова.
И вот однажды Саша и говорит:
— Хочешь с Рубцовым познакомиться? Л и ч н о! — На последнее слово он надавил. Я долго смотрел на его цыганскую шевелюру и молчал. Однако в голове переталкивались недоверчивые мысли: разыгрываешь, мол, землячок. Расколоть на “Три семерки” хочешь? Так я и без розыгрыша согласен…
— Да ты что, не понял, о ком говорю?
— Да ладно тебе, — все еще не верил я. А надо сказать, что у Рубцова тогда только-только вышла в свет его “Звезда полей”, сразу же очень крепко тряхнувшая тогдашний поэтический мир, и автор ее для меня, опубликовавшего к тому времени лишь куцую подборку в журнале “Урал” да несколько стихотворений в свердловской прессе, казался недосягаемым. Мне как-то и не верилось, что Рубцов — мой современник, что с ним можно, как Саша сказал, познакомиться лично, что и он учится (чему же такого кудесника слова можно научить?) у тех же профессоров, что и я.
Убедившись наконец, что Саша не врет, я заволновался:
— А удобно ли? А не пошлет ли он подальше?
— Да что ты, Николай — простецкий парень. Я вот тут (а стояли мы в общежитском коридоре, возле кухни) картошечку в мундирах сообразил. Так что и порубаем с ним вместе.
— Ну уж нет. На готовенькое я не согласен. Ты пока доваривай картошку, а я мигом в магазин сбегаю. Знакомиться, так уж по-русски…
“Звезды полей” к тому времени у меня еще не было, нигде не мог купить. А тут… Выскакиваю из общаги, и только направо к магазину повернул, а навстречу от троллейбусной остановки — Юрка Конецкий, еще один дружок из Свердловска.
Здороваюсь, а в руках-то у него, вижу — рубцовская книжка, читал, видимо, в троллейбусе.
— Ты иди в нашу комнату! Только у вахты не задерживайся, как будто и ты свой. А я сейчас, только в магазин сбегаю. Отметим твой приезд. — У Юрки аж глаза заблестели от такого гостеприимства. — Это у тебя что, Рубцов? Дай-ка. Пока в очереди за бутылками стою, взгляну.
Милый Юрка от предвкушения застолья и Рубцова не пожалел!