До 1991 года вся российская земля находилась в собственности государства, сегодня 83% ее передано в частную собственность.
Массовый передел земли, значительные структурные изменения в формах земельной собственности не создали эффективно работающего хозяина. Разгосударствление земельной собственности не улучшило использования земли и ее охрану.
Миллионы гектаров земельных угодий, переданных хозяйствами в фонд перераспределения земель, остаются невостребованными. 3а годы реформ из хозяйственного оборота вышло 31,4 млн га сельскохозяйственных угодий. Стремительно падает плодородие почвы. По уровню производства основных видов сельскохозяйственной продукции страна отброшена на 40-50 лет. Россия потеряла продовольственную независимость. Положение в сельском хозяйстве стало катастрофическим. При попустительстве властей сырьевые и естественные монополии, расположенные на федеральных землях, приватизировали главное богатство — земельную ренту. А это уже ведет к нарушению национальной безопасности страны.
Любая собственность — это синоним власти, а земельная собственность — власти исключительной. Контроль над ней является важнейшим шагом к власти. Но руководство страны, как от обузы, старается отказаться от власти, от рычагов контроля над земельной рентой и
рентой природных ресурсов и передать их частнику. Между тем еще Ф.М. Достоевский писал: “Государство не частное лицо, ему нельзя из благодарности жертвовать своими интересами, тем более что в политических делах самое великодушие никогда не бывает бескорыстное”.
Казалось бы, кризис в аграрной сфере и крайнее обнищание сельских жителей должны остановить этот беспредел, заставить проанализировать ошибки, разработать новую модель экономической реформы, стратегические и тактические цели по выходу сельского хозяйства из кризиса. Но руководство страны до последнего времени не хотело идти ни на какие корректировки.
Нынешние реформаторы не только не спрашивают мнения крестьян, они не считают нужным говорить, как и зачем они проводят разрушительный эксперимент над ними. Так, В. Хлыстун перед вторым исходом из Минсельхозпрода писал: “Самый главный мой и наш просчет, который и сегодня терзает меня и мучает, — до простого селянина мы не смогли довести истинный смысл того, что мы делаем в российской деревне… там абсолютно не представляют, что за эксперимент над русским селом происходит”. Наши демократы, как говорил Ф. М. Достоевский, “с деспотичным спокойствием были убеждены, что народ наш тотчас примет все, что ему укажем, то есть в сущности прикажем”. Не получилось, не принял крестьянин то, что ему приказывали вопреки его воле. А потому и стал он тогда в оппозицию власть имущим.
Наши реформаторы, да и некоторые ученые до сих пор продолжают утверждать, что только частная собственность создает условия для рационального использования земли, что только благодаря будто бы ей западные фермеры добились высоких результатов, эффективнее вели сельскохозяйственное производство по сравнению с нашими колхозами и совхозами. Такая логика напоминает петуха из пьесы Э. Ростана “Шантеклер”, который подметил, что всякий раз, как он запоет, восходит солнце. И на основании этого пришел к выводу, что именно он вызывает солнце на небосклон. Фермерские хозяйства Запада работали эффективнее наших колхозов и совхозов вовсе не из-за того, что они основаны на частной собственности. В США, например, форма собственности за последние 40 лет не изменилась. Более того, за эти годы права собственников были сильно урезаны, а земельные отношения стали жестко регулироваться. Однако урожайность сельскохозяйственных культур и продуктивность животных выросли в 2-2,5 раза.
Причина значительного роста производства и его эффективности — огромная государственная поддержка фермеров (65 млрд долл. в год), укрупнение земельных участков, прочная материально-техническая база, рост электро- и энерговооруженности, рациональная специализация, система управления, организация производства.
Как видим, дело не в собственности. Каковы бы ни были внутренние возможности тех или иных ее форм, для их реализации нужна известная совокупность сопутствующих обстоятельств.
В Израиле, Голландии, Китае и других странах при государственной собственности на землю сельскохозяйственное производство весьма успешно развивается. Эти страны не только обеспечивают себя продовольствием, но в значительных количествах и экспортируют его. В то же время в мире много государств с частной формой собственности на землю, где сельское хозяйство влачит жалкое существование.
Поэтому утверждение, что частная собственность на землю — исходное условие эффективного производства, является ложным. А если так, то возникает вопрос: зачем тогда руководство страны идет на конфронтацию с людьми, которые живут и работают на земле и подавляющая часть которых против частной земельной собственности?
Притягательная сила собственности на землю не в самой земле, не в возможности на ней работать по своему усмотрению, а в ренте, в монопольном (не заработанном) доходе. Именно рента придает остроту вопросу о частной собственности на землю. Ибо те, кто обладает земельной рентой, имеют исключительную власть. Именно поэтому изменения в западном земельном законодательстве осуществляются в жесточайшей борьбе с могущественными латифундистами, аграрными лобби.
Российские реформаторы, перенимая западные сценарии реформ, не заметили тех тенденций в земельном законодательстве, которые происходят в этих странах. А они состоят в исправлении исторической ошибки — возникновении частной собственности на землю. Там пересматривают статус земельного собственника, существенно урезают права последнего, земля представляет все больший интерес как объект не собственности, а хозяйствования. Делается это потому, что частная собственность на землю имеет ряд существенных недостатков. В частности, при ней происходит отделение собственника земли от работника на ней. Как говорил К. Маркс, собственник может всю жизнь прожить в Константинополе, получая ренту, хотя земельный участок у него в Швейцарии; земля легко ускользает из рук бедных землевладельцев.