В Советской России не только Сталин претендовал на роль вождя “трудящихся”. По крайней мере полдюжины “красных Моисеев”, вдохновенных витий, соратников Ленина, с куда большим, как казалось в 20-е годы, основанием претендовали на неё. А народ в конечном счёте остановил свой выбор на Сталине. Понятно, в данном случае речь не идёт о формальной демократической процедуре голосования. Хотя тот же Сталин исправно получал голоса депутатов на партийных съездах. Но как бы ни оценивать законность такой г р у п п о в о й поддержки, дело не только в ней, а в том — прежде всего в том! — что Сталин опирался на многомиллионную массу и в годы внутрипартийной борьбы, и в период жестокой коллективизации и сверхнапряжённой индустриализации, и в ходе Великой войны. Согласитесь — т а к у ю поддержку получить куда сложнее, чем электоральную, которая требуется раз в четыре или пять лет……
В Германии парадный мундир фюрера примеряли на себя всевозможные персонажи. И фельдмаршал Гинденбург, избранный президентом в 1925 году, и амбициозный канцлер Густав Штреземан, и лидеры бесчисленных полуфашистских организаций, расплодившихся в Веймарской республике. А немцы поддержали Гитлера. Почему? Видимо, потому что он наиболее динамично совместил тягу к прусскому военному порядку с революционной устремлённостью, так и не выветрившейся из германской нации до начала 30-х, несмотря на поражение восстания 1919-го.
Этот синтез не был случайным. Глубокие умы напряжённо обдумывали перспективу подобного развития. А. Уткин в своей содержательной книге приводит показательное высказывание Гарри Кесслера: “Возможно, однажды традиционная прусская дисциплина и новая социалистическая идея сомкнутся, чтобы образовать пролетарскую правящую касту, которая возьмёт на себя роль нового Рима, распространяющего новый тип цивилизации, держащейся на острие меча. Большевизм — либо любое другое название — могут вполне подойти”.
Поразительно — эти мысли Кесслеру навеяла леденящая кровь сцена расстрела “фрайкоровцами” революционных матросов в 1919 году.
Впрочем, дело не в том, какие прихотливые фантазии возникали в сознании немецких интеллектуалов. Куда важнее то, что немецкая элита готова была воплотить их в реальные дела. А. Уткин сообщает о планах свержения социал-демократического кабинета и формирования революционного правительства, где главная роль отводилась одному из столпов старой аристократии графу Брокдорфу-Ранцау. К слову, граф был сторонником сближения с Советской Россией. И если заговор так и не осуществился, то курс Ранцау на активное сотрудничество с Россией в экономике, и прежде всего в военной области, на полтора десятка лет (до 1933 года) предопределил политику Берлина.
В конечном счёте упорные германские “селекционеры” выпестовали диковинный гибрид прусского военизированного порядка и социализма. Кесслер гадал: каким будет его название. Гитлер предложил формулу: н а ц и о н а л-с о ц и а л и з м.
Не станем на аптекарских весах взвешивать, сколько процентов национализма и социализма наличествовало в новой доктрине. Ограничимся констатацией: важнейшие компоненты гремучей смеси настроений, определявших жизнь Германии в 20-е годы, были и с п о л ь з о в а н ы Гитлером для достижения целей, которые немецкий народ, униженный Версалем, ставил перед своими правителями после Первой мировой.
Другое дело, что в 33-м — как впоследствии и в 45-м — начисто поменялась политическая карта страны. Ведущие партии попали под запрет, а их лидеры закончили жизнь в заключении или на эшафоте. Игнорировать кровавую конкретику невозможно. Но в сущности она лишь подтверждает непреложное: фюреры приходят и уходят, а национальный проект сохраняется, пусть и с коррективами, приличествующими духу эпохи.
Коридор возможностей, определённых каждому народу, конечно, предусматривает некоторую вариативность, однако он достаточно узок.
Можно высказать гипотезу и о том, что гэдээровский вариант социализма в известной мере воплощал черты всё того же национального проекта. Равно как и альтернативная по видимости модель эрхардовского государства “благосостояния для всех” с его “Законом о выравнивании тягот” — вполне социалистическим по названию и по сути (подробнее об этом: Р о д и н В. Wohlstand fьr alle. “Наш современник”, N 8, 2006).
В любом случае связь властителя и народа неизмеримо сложнее отношения скульптора к “девственному мрамору”. Подчиняясь вождю, массы одновременно подчиняют его своим целям. И народным традициям, и народным представлениям о лидере. И тому своду бесчисленных заветов и правил, без которых невозможна неформальная, но тем более значимая легитимация вождя.
Конечно, претендент может применить силу — как Керенский летом 1917-го. Или как Густав Штреземан, который ввёл чрезвычайное положение в Германии в сентябре 1923 года. Но как раз их пример показывает — на одних штыках долго не удержаться……
Справедливости ради следует сделать немаловажное уточнение: о р г а- н и ч е с к а я связь с вождём налагает на массы ответственность за его деяния. Большинство самых кровавых преступлений минувшего века совершались “именем народа”. Забывать об этом, идеализировать массы столь же непродуктивно, как и принижать их историческую роль.
Эра диктаторов зарождается во второй половине 20-х. Пионерами стали даже не итальянцы, а поляки: в 1926 году маршал Пилсудский с помощью преданных ему войск овладевает Варшавой и вносит в конституцию изменения, наделяющие президента неограниченными полномочиями. В ноябре Муссолини запрещает деятельность оппозиционных партий. В декабре местные националисты (“таутиники”) при поддержке военных осуществляют переворот в Литве.
В январе 1929 года король Югославии Александр приостановил действие конституции и провозгласил себя диктатором. В 1930 году Пилсудский укрепляет свою власть над Польшей, удалив из сейма, а затем и подвергнув аресту руководителей оппозиции. В том же году в крупнейших странах Латинской Америки — Аргентине и Бразилии — устанавливаются диктаторские режимы генерала Хозе Урибуру и Жетулиу Варгаса. Годом позже уже половина стран континента находилась под властью авторитарных режимов. Эра диктаторов становится всемирным явлением.
В январе 1933 года президент Германии фельдмаршал Гинденбург назначает лидера национал-социалистов Гитлера канцлером. В феврале, очень кстати для будущего фюрера, огонь охватывает здание Рейхстага. Обвинив в поджоге коммунистов, новый канцлер проводит ряд чрезвычайных декретов, которые практически ликвидируют гражданские свободы. Неделю спустя в стране проходят выборы, на которых национал-социалистическая партия получает 44 процента голосов. Образовать правящее большинство помогли националисты — они собрали ещё 8 процентов. Впрочем, вскоре коалиция теряет своё значение: Гитлер перераспределяет полномочия, фактически лишая власти парламент.
В марте того же года австрийский канцлер Энгельберт Дольфус приостанавливает парламентское правление в стране. Читатели, наверное, смутно помнят эту фамилию. О Дольфусе принято говорить как о жертве Гитлера. Но в том-то и особенность безжалостной эпохи, что жертвы и палачи зачастую стоили друг друга.
В феврале 1934 года в Вене восстали социал-демократы, и Дольфус позволил австрийской армии с показательной жестокостью расправиться с ними. В апреле 34-го Дольфус получил полномочия диктатора. А 25 июля был убит агентами Гитлера — фюреру германской нации не нужен был сильный лидер в соседней стране, приуготовляемой к аншлюсу.
В мае 1934 года президент Латвии К. Ульманис сосредоточивает в своих руках всю полноту власти. В том же месяце в Болгарии происходит военный переворот. На какое-то время всемирное наступление диктатур приостанавливается, но уже в 1936 году генерал Франко поднимает восстание против республиканского правительства Испании. В 1938-м король Румынии Кароль присоединяется к клубу диктаторов.
К началу Второй мировой большая часть территории Европы, от Балкан до Пиренеев, от Урала и до Рейна, находилась под властью режимов, представлявших собой различные варианты авторитаризма и тоталитаризма.
Понимаю, что часть читателей не согласится записать в число диктаторов Иосифа Сталина. Однако спорить с очевидным бессмысленно. К концу 30-х, после тройной волны “чисток”, Сталин сосредоточил в своих руках контроль над партией, спецслужбами, армией и аппаратом правительства. Последним из старой гвардии был смещён нарком иностранных дел Литвинов — еврей (что не раз с раздражением отмечали немецкие дипломаты), пытавшийся с помощью своих давних связей с англосаксонским истеблишментом организовать широкую коалицию против Гитлера. В мае 1939 года его сменил В. Молотов, полностью ориентированный на волю вождя.