IV. Специфика демографического кризиса в России
Кризис рождаемости в современной России, совпадая по основным статистическим характеристикам с динамикой снижения репродуктивности в Западной Европе, имеет, в отличие от неё, совершенно иную природу. Причины репродуктивного кризиса в России заключаются отнюдь не в урбанизации (переписи 1989 и 2002 гг. фиксируют абсолютно сходный показатель долевой численности горожан), а в специфике осуществляемых реформ. Социально-экономический коллапс блокировал для значительной части россиян их стремление к воспроизводству2.
Сходный по характеру репродуктивный кризис испытали и все другие бывшие социалистические государства Европы. Если до начала реформ рождаемость в них в целом была заметно выше, чем в капиталистических европейских государствах (суммарный коэффициент рождаемости по Восточной Европе — 2,14, Западной — 1,63, Северной — 1,86, Южной — 1,93), то в настоящее время её уровень однозначно ниже. Помимо демографического кризиса на постсоветском пространстве обращает на себя внимание и другой тренд — смена регионального лидера по показателю репродуктивности, место которого заняла отличающаяся социальной ориентированностью государственной политики Северная Европа. Таким образом, при среднесрочном измерении демографических показателей обнаруживается связь снижения репродуктивной активности населения с отказом от принципа регулирования государством социально-экономических процессов3.
М а л о д е т н о с т ь
При долгосрочном ретроспективном анализе выявляются более глубинные истоки феномена малодетности в России, рассматриваемые через парадигму глобальной ценностной трансформации. Кризис традиционных семейных ценностей характеризовал еще, казалось бы, сравнительно благополучную в статистическом выражении демографическую ситуацию в Советском Союзе. Целенаправленное насаждение материалистического миропонимания привело к вытеснению из общественного сознания сакрального отношения к процессу воспроизводства. Пожалуй, наиболее острые формы эта десакрализация приобрела у русского народа, явившегося основным объектом советской идеологической нагрузки. Столетнее измерение демографического тренда четко фиксирует тенденцию понижения потенциалов рождаемости у русского населения в сравнении с другими, объединенными с ним в единое государство народами. Его государствообразующая роль в Российской империи отражалась наивысшими показателями рождаемости. Репродуктивность женщин православного исповедания была в ней в конце XIX в. почти в полтора раза выше, чем у мусульманок. Через полстолетия РСФСР, по статистике на 1940 г., занимала четвертое место среди союзных республик. Впереди нее по этому показателю находились Армянская, Казахская и Узбекская ССР. Показательно, что первая строчка принадлежала стране христианского культурного ареала — Армении, опровергая тем самым популярный тезис об исключительной репродуктивной ориентированности народов исламского мира. При истечении следующих 50 лет (по данным на 1986 г.) РСФСР опустилась уже на десятое место среди пятнадцати союзных республик. При общем снижении уровня репродуктивности в Советском Союзе в трех из союзных республик — Таджикской ССР, Узбекской ССР и Туркменской ССР — он возрастал. Рождаемость у таджиков к концу советского периода была, в опровержение теории демографического перехода, заметно выше, чем у них же столетием ранее. Таким образом, высокий уровень репродуктивности в СССР удалось сохранить (а то и увеличить) лишь тем народам, которые сумели сохранить приверженность этническим традициям. Тогда как разрушение традиций русского народа затрагивало сами ментальные стороны его существования1.
Желание иметь потомство у русских женщин к концу советской эпохи было подавлено в большей степени, чем у любой титульной национальности в союзных республиках. Репродуктивная ориентированность у них оказывалась даже ниже реального уровня рождаемости. На предпоследнем месте по этому показателю находились близкие в культурном отношении украинки. Тогда как замужние туркменки (первое место) ожидали родить на тысячу женщин 6356 детей. Расхождения между ожидаемой и желаемой численностью потомства, согласно утверждению демографов, как правило, незначительны2.
Р а з в о д ы
Православная традиция, равно как и католическая, крайне негативно относилась к бракоразводной процедуре и повторным бракам. Популярная русская сентенция гласила, что первая жена дана от Бога, вторая — от человека, третья — от черта. Народное представление соотносилось с официальной позицией Церкви. Московский митрополит Фотий излагал ее посредством другого афористического перифраза: первая жена — по закону, вторая — от слабости человека, третья — законопреступление, четвертая — нечестивое, свинское житие3.
На начало XX в. европейское законодательство в отношении разводов варьировалось в соответствии с конфессиональными традициями. В протестантском семейном праве бракоразводные процедуры в полной мере легитимизировались; в православном — хотя и допускались, но были максимально затруднены; в католическом — категорически воспрещались. Как следствие, даже в современной Европе ряд стран — католические Испания, Португалия, Италия, православная Греция — имеет исключительно низкий (близкий к нулевому) уровень разводимости. Напротив, крайне высокая динамика разводов в России прямо свидетельствует о разрыве страны с духовной традицией православия. Если в Российской империи, по данным на 1897 г., общий коэффициент разводимости составлял 0,06%, то уже в 1926-1927 гг. в Советском Союзе (его европейской части) — 11%. Чаще, чем в СССР, в 1920-е годы разводились только в США. Причем динамика разводов в Украинской ССР была даже выше американской. Но ведь одно дело США, имеющие за плечами длительный опыт эмансипаторской политики, и совсем другое Советский Союз, пошедший на резкий контрастирующий разрыв с еще недавно преобладающим патриархальным семейным укладом.
В дальнейшем динамика разводов в СССР существенно снизилась, чему немало способствовало проведение Указом о браке и семье от 8 июля 1944 г. существенное усложнение бракоразводной процедуры. Чтобы развестись, требовалось пройти через две судебные инстанции, при предварительной публикации в местных газетах извещения о готовящемся процессе. Новое упрощение процедуры разводов в 1965 г. привело к очередному скачкообразному росту разводимости. Если в 1965 г. было зарегистрировано 360 тыс. разводов, то уже в 1966 г. — 646 тыс. Коэффициент разводимости возрос за десятилетие от уровня 5,3% в 1958-1959 гг. до 11,5% в 1969-1970 гг., к концу 1970-х годов он уже составлял 15,2%. Это было существенно выше соответствующих показателей любой из европейских стран. Причем среди союзных республик Российская Федерация уступала по нему лишь Латвии. По коэффициенту разводимости СССР занимал третье место в мире, пропустив вперед себя лишь США и Кубу. В современной Российской Федерации по отношению к советскому времени показатели разводимости еще более возросли. Если в 1990 г. в РСФСР было зафиксировано 559 918 разводов, то в 2002 г. — уже 853 647.
Семейная нестабильность является важным фактором в сдерживании рождаемости. В контексте демографического кризиса русского народа обращение к церковному варианту истолкования семейного права, в синтезе его с установленной светской гражданской традицией, представляется неким спасительным исходом. Целесообразно также обсудить вопрос о степени возможного участия институтов Церкви в регистрационных процедурах брачно-семейных отношений (брак, развод, рождение ребенка)1.
Разводы по сей день законодательно запрещены в Ирландии, ряде стран Латинской Америки, отличающихся значительным уровнем влияния католической церкви. Данное ограничение в семейном законодательстве отнюдь не квалифицируется в качестве противоречия принципу соблюдения прав человека, являясь, напротив, его развитием с позиций традиционной нравственности. Аргументом же в пользу сохранения запрета на разводы служит более высокий уровень рождаемости в указанных странах в сравнении с теми (из принадлежащих к той же католической культурной традиции), в которых он был исторически снят.