М. Б.: Знаете, в личности Бразаускаса есть внутреннее противоречие, я бы даже сказал — противоположность.
А. К. Двойничество?
М. Б.: Да. С одной стороны, он работал в Компартии Литвы. С другой, выступал за реставрацию капитализма. Как бы то ни было, он более-менее объективно выступал на процессе.
Тут было одно обстоятельство. Когда на пленуме ЦК КПСС, кажется в декабре 1989 года, обсуждалось положение в Литве, многие видные московские руководители предлагали исключить Бразаускаса из партии и даже привлечь к ответственности. Я выступил и сказал, что наши идейные споры не должны приводить к политическим и юридическим преследованиям. Пленум меня поддержал, и Бразаускаса к ответственности не привлекли. Видимо, это тоже повлияло на то, что на суде он выступал сдержанно. Не в пример другим.
Повторю, показания давало все руководство Литвы. Только Генеральный прокурор Паулаускас не решился выступить свидетелем. А у меня было к нему много вопросов! В Москве Генеральному прокурору Трубину он говорил одно (Трубин сам рассказывал мне об этих беседах), а возвращаясь в Вильнюс, Паулаускас говорил другое. Я хотел вывести его на чистую воду, но он понял, в чем дело, и уклонился от дачи показаний.
А Прунскене выступала. И когда я начал задавать ей вопросы о ее беседе с Горбачевым, которая не была предана гласности, она растерялась. И я решил не ставить женщину в неловкое положение.
А. К.: Да вы гуманист! Они вас в тюрьму посадили, а Вы их в неловкое положение ставить посовестились.
М. Б.: Все же она порядочный человек. Она бы не довела противостояние Вильнюса и Москвы до январских событий.
А. К.: Кстати, о январских событиях. Я так понимаю, что на суде речь шла преимущественно о конфликте у вильнюсской телебашни, вину за который обвинение пыталось возложить на вас. Что там произошло? Прошло столько времени, что читатели, поди, и не помнят об этой трагедии. Да и политические историки, насколько я знаю, спорят, была ли это провокация оппозиции или ошибка власти.
М. Б.: Вопрос сложный. 22 марта 1990 года Горбачев, выступая перед руководством СССР, поставил вопрос о введении в Литве прямого президентского правления. В декабре он вновь вернулся к этой теме. Об этом в книге воспоминаний рассказывает бывший глава КГБ Крючков. И в третий раз Горбачев обсуждал эту проблему — 10 января 1991 года на встрече с Крючковым, Язовым и Пуго. Предлагалось перебросить в Вильнюс группу “Альфа”, чтобы она — совместно с внутренними войсками и подразделениями Советской армии — провела соответствующие мероприятия. А через два дня — в ночь с 12 на 13-е — произошли события у вильнюсской телебашни.
Какую позицию занимала Компартия Литвы и я как ее руководитель? Применение вооруженных сил в местах скопления людей приводит к жертвам. Не учитывать этого было ошибкой Горбачева. Я как лидер литовских коммунистов и даже как член Политбюро не мог взять на себя ответственность за подобное мероприятие. Свое мнение я изложил. Руководство КПСС должно было занять жесткую, а главное, определенную позицию еще на пленумах 1989 и 1990 годов. Дело в том, что Ландсбергис — глава националистической оппозиции — был страшным трусом. Он и другие руководители “Саюдиса” в 90-м опасались гнева Москвы. Но когда увидели, что Горбачев и Яковлев им подыгрывают, подняли голову. Яковлев приезжал в Вильнюс, встречался с людьми и сыграл здесь страшную роль. Вот кто настоящий предатель!
А ведь Яковлев и Медведев (он тоже приезжал) могли бы повлиять на правительство, воздействовать на колеблющихся. Многие, в том числе и глава Верховного совета Астраускас, тогда занимали такую позицию: и вашим, и нашим. Вместо того чтобы повлиять на этих людей, посланцы Москвы занялись бюрократической волокитой.
A. K.: А может, это была сознательная линия — на углубление кризиса?
M. Б.: Знаете, Горбачев тогда показал себя человеком, недостойным занимать посты Генерального секретаря ЦК КПСС и президента СССР. Помните, не так давно он заявил в Турции, что вся его деятельность была направлена на разрушение СССР и коммунистической системы. Так чего же ждать от такого человека?
А. К.: Так что же, на вершине властной пирамиды СССР оказались одни предатели?
М. Б.: Ну что вы. Было немало порядочных людей. Если говорить о первых лицах государства, то я бы выделил председателя Совета министров СССР Николая Ивановича Рыжкова. Это опытный руководитель, интеллигентный человек, душой болеющий за свою родину.
А. К.: Но вернемся к операции у вильнюсской телебашни. Имела ли она смысл? Существовала другая передающая антенна — в Каунасе. Захват телебашни в Вильнюсе проблему не решал. Впрочем, нелепость, даже дикость ситуации заключалась уже в том, что государству приходилось з а х в а т ы в а т ь объекты, которые принадлежали ему по праву!
М. Б.: Понимаете, и в Москве, и в Вильнюсе было немало людей, заинтересованных в разрушения Советского Союза… И все-таки в Вильнюсе удалось избежать большой крови. Если бы были реализованы предложения некоторых начальников из Центра о масштабном применении военной силы, жертв было бы несравненно больше. Применять ракеты против башни — это было бы безумием!..
А. К.: А что, были и такие планы?
M. Б.: Всё! Больше я говорить об этом не буду.
A. K.: Выходит, обостряли ситуацию с двух сторон: Центр действовал непродуманно и оппозиция разогревала конфликт.
М. Б.: Я знаю, что в толпе было много людей с зелеными повязками — это боевики Буткявичюса, близкого соратника Ландсбергиса. Они провоцировали войска. Ситуацию в Литве подогревали и американские инструкторы. Их засылали из Польши. К примеру, Андрюс Эйве. Он имел опыт диверсионной работы во Вьетнаме и Афганистане. Был специалистом по боям в городских условиях. Эйве появился в Вильнюсе накануне январских событий. Позднее Ландсбергис прямо признал, что американский разведчик занимался инструктажем оппозиционеров и сыграл “положительную роль”.
А мы узнали о появлении Эйве так: на улице Гядиминаса в центре Вильнюса с ним нос к носу столкнулся Каспаравичюс, наш заведующий орготделом, бывший полковник. Они встречались в Афганистане. И сразу стало ясно, кто здесь присутствует и чего можно ждать. Эйве мы не дали натворить бед. И тем не менее январские события произошли…
Одно я знаю твердо — кровью готов подписаться: никто не отдавал приказа стрелять по толпе, ни Язов, ни Крючков, ни Пуго, ни люди, их здесь представлявшие.
А. К.: Ну хорошо. А почему же обвинили вас? Вы же заведомо не могли отдавать команды войскам.
M. Б.: Даже в постановлении суда указано, что я не был прямым участником.
А. К.: А тогда за что же 12 лет? У нас в Москве бытует представление, что вас оклеветали, возложили на вас ответственность за происходившее у телебашни. Но если даже литовский суд не признал вас прямым участником, за что же такой гигантский срок?
M. Б.: Я вам зачитывал постановление суда: за активное участие в Компартии Литвы в составе КПСС, которая якобы была антигосударственной организацией.
A. K.: Значит, такой срок — за идеологию! Почему я считаю важным это прояснить: и у вас в Литве, и у нас в России выросло поколение, которое не знает жизни в Советском Союзе. И многие, если не большинство, верят, что он был “тоталитарной империей”. Другое дело, что оценивают это по-разному. В последние годы после всех унижений, которых мы натерпелись от “демократического” Запада, немало людей говорит: “Ну и хорошо, что Советский Союз был тоталитарной империей! По крайней мере, нас уважали и не смели обращаться с нами как со страной даже не второго, а какого-то третьего сорта”. Но в самом существовании тоталитарного строя среди молодого поколения мало кто сомневается. А я вспоминаю Ваши слова на пленуме ЦК в Москве, что человека (вы говорили о Бразаускасе) нельзя судить за идеологию. Это при “тоталитаризме”! Правда, в последние годы его существования — уточнение немаловажное. Как бы то ни было, Бразаускас тогда не пострадал. А в “демократической” Европе человека на 12 лет сажают в тюрьму по идеологическим обвинениям… Что называется, уточним термины…
М. Б.: О “демократии” здесь можно говорить только в кавычках! Запретить компартию (а в Литве она была запрещена уже 22 августа 1991 года) — какая же это демократия?