Отсюда и название книги-альбома Сергея Харламова “Зримые ступени”, вышедшей в издательстве “Советский писатель” при участии фирмы “Большая Полянка” к 60-летию художника в конце прошлого года. Митрополит Волоколамский и Юрьевский Питирим в своем предисловии единственно верно истолковывает название альбома: “Зримая ступень к христианству” — ведь именно так определяют для себя суть гравюр С. М. Харламова те, кто ценит его творчество”. Лишь в одном дополню владыку, что так определяет свою судьбу и сам художник.
В чем заключается такая “зримость”? Если говорить о видимой, чисто внешней стороне, то в мастерстве, без которого было бы невозможно воплощение таланта. “Выхватить” образ из текста, облечь его в изобразительную плоть, в эскиз, да не в один, немало покорпеть, согнувшись над деревянной доской, чтобы вырезать до малейшей детальки-штриха, какой-нибудь загогулинки основу гравюры, прокатать ее валиком с краской, скрепить посредством станка с бумагой и тем самым “оживить” портрет того или иного персонажа книги или пейзаж — это и есть мастерство художника-графика, работающего в технике ксилографии. Многотрудное мастерство, где необходим запас долгого и терпеливого вдохновения. Это не росчерк карандашом или скорый акварельный мазок.
Но для Харламова, как и для многих русских художников его поколения, мастерство всегда являлось приложением к гораздо более серьезным и вечным основам творчества. Ими двигала в искусстве не техническая изощренность, их вдохновляла не только рациональная апологетика форме. Здесь с их замечательной школой обучения они могли добиться быстрых и впечатляющих успехов. В тридцать с лишним лет Сергей Харламов стал известен в Европе, получив Первую премию на международном конкурсе гравюры в Чехословакии за иллюстрации к книге Д. Свифта “Путешествие Гулливера”, выполненные в его любимой технике гравюры на дереве и отмеченные прямо-таки изысканным вкусом и щедрыми формальными приемами. И все же Сергей Харламов всей душой чувствовал, что для него такой путь узок, такой мир тесен, он стремительно искал свою, присущую только ему, содержательную основу творчества.
В книге-альбоме Сергея Харламова, ставшей удивительно современным пособием на тему “что такое подлинное искусство”, не один раз повторяется одна и та же мысль-озарение, продуманная автором до конца. Приведу ее целиком: “В основе русского реалистического искусства заложено образное видение мира. Спаситель явился нам в образе богочеловека Иисуса Христа. И в этом образе заключена вся полнота жизни, видения мира. Мир воспринимается единой идеей, которая заключена в словах Спасителя: “Я есмь и истина и путь и жизнь”.
Абстрактное искусство лишено образа, оно безобразно (и потому — безобразно) в прямом смысле этого слова. Разница принципиальная. Так что в данном случае совсем не безразлично, какие идеи выражает художник в своем творчестве, каким является его взгляд на мир — образно-христианским или безобразно-антихристианским. Поэтому, как бы ни были красивы, гармоничны по ассоциациям композиции Кандинского, они мне чужды как произведения антихристианского мировоззрения”.
Сказано это с убежденностью, строго и без той равнодушной терпимости, с которой многие современные художники относятся к новациям, к рыночному изобилию вкусов и идеалов, которые, казалось бы, можно примеривать и выбирать на любой вкус, только “раскладывай товар”. Но кому сегодня нужен настоящий художник? С кого брать пример? Кто на виду? Никас Сафронов, пишущий монструозные, хорошо проплаченные, портреты?.. Александр Максович Шилов, сделавший своей профессией “гонения” на себя — реалиста всех времен и народов? Илья Глазунов? Церетели? Их искусство уже давно, до всяких перестроек, было рыночно, а искусство Сергея Харламова и всего круга его друзей и учителей, от Федора Денисовича Константинова до Виктора Ивановича Иванова, в ы б о р о ч н о, то есть уникально и единственно, как и все истинное, отмеченное Богом.
Мне кажется, что в самоопределении Сергея Харламова как художника большое значение имела вторая сторона, другой вид искусства, от которого он отталкивался, преображая ее изобразительными средствами. Говорю о литературе. Если бы он был “чистый” творец, то его путь был бы более извилист и тернист. Литература, особенно русская классика и такие современные имена, как Леонов, Пришвин, Солоухин, “сказали” ему большее, чем братья-художники, и сказали в самом нужном для него самого направлении. Поясню это на таком примере.