Россия пьёт запоем, тяжело,
Как женщина, с надрывом,
безнадёжно,
С протяжным плачем, будто бы назло,
И, кажется, спасенье невозможно.
Оттого и “Тесно стало на кладбищах русских”. Так тесно, что “Места для боли в душе не осталось…”
Пламя пожара уже отметалось.
Нынче и пепел остыл.
Было Отечество. Было - и нету…
Ветер гуляет по белому свету
Между остывших светил.
Но русский поэт не был бы русским поэтом, если бы не помнил гордое слово Русь, не верил бы в неё, как Тютчев. Кстати, Дмитрий Мизгулин весьма оригинально продолжил строки великого русского поэта:
Умом Россию не понять,
А если нет ума - тем боле…
Поэт верит в Россию, как верят в Бога. Иначе жизнь теряет смысл. Так верили наши предки, коим досталось никак не меньше лиха, чем нам, и они не раз поднимали многострадальную Родину из пепла.
Но вновь восстали, поднялись
Из пепла города России,
И купола тянулись ввысь
Ажурные и золотые…
Однако, несмотря на светлую веру, Мизгулин не может отогнать тревожные мысли о будущем страны:
Законы вечные природы
Не отменить. Не осмеять.
Другие, видимо, народы
Россию будут населять.
Печальна участь человечья,
Уйдём, неся свою вину.
И незнакомые наречья
Нарушат храмов тишину.
Вроде бы нечего возразить на эти мрачные пророчества. Но у поэта есть главное богатство - язык. И он обращается к нему, чтобы развеять тягостные предчувствия:
Не решай судьбу иных столетий,
Не гадай о будущем в тоске,
Слушай, как степной полынный ветер
Говорит на русском языке.
Ещё одна опора, на которой удерживается поэтический мир Дмитрия Мизгулина, - вера. Красота и полёт русских храмов золотыми куполами в безбрежное небо поднимаются из стихов поэта. Они, как свечи, зажжённые во Славу Божию. И тот, чьё сердце бьётся в единой гармонии с Нагорной проповедью, входя в храм, знает:
Здесь не обдумывают речи.
Здесь и покой, и тишина.
Мерцая, тускло тают свечи,
Как непрощённая вина…
На паперти сидит старуха,
Прохожий сумрачный идёт…
Пусть теплота Святого Духа
На нас, сердешных, снизойдёт…
У души своя география. Особенно у души поэта. И в общей географии поэтической России у Мизгулина есть своя река. А если верить названию одного из сборников поэта - две реки. Скажем, это могут быть Иртыш и Нева, питающие поэтический мир Дмитрия Мизгулина.
И всё же поэзия души пишется на безбрежном русском небе. Низком и усталом - на Югорском севере, тревожном и ветристом - над Питером (с заметным сквознячком из Петрова окна), на глубоком, намоленном и вечном - над всей Россией.
И полетит душа легка
Туда, где обитают души,
За грозовые облака…
Ибо
…Земные дни во мгле верша,
О небе думает душа.
И вместе с Дмитрием Мизгулиным я повторяю:
Нам всем конец? Не верю!
Рассеется мираж…
Крадущемуся зверю
Читаю “Отче наш”!
Русский композитор Валерий Гаврилин говорил: “Отличить настоящее от подделки просто: перестаёшь чувствовать себя чужим, знаешь, что сосед справа чувствует то же, что и ты…” Так было со мной, когда я углубился в книги Мизгулина: я чувствовал то же, что и он. По слову того же Гаврилина, русский характер складывается из “…святого отношения к жизни, из мудрости, из веселья, из лукавства, из зла, из борьбы с самим собою, из любви и из некоторых фантазий, которые переживает каждый русский человек”. Всё это есть у Мизгулина, поэтому он понятен и близок самому широкому кругу читателей, а я всего-навсего попытался сделать этот круг ещё шире.
Горноправдинск, Югра, 2007
ЛЕВ КОНОРЕВ «ВСЁ ПРОЙДЁТ, А КНИГА ОСТАНЕТСЯ…»
(Из воспоминаний о Евгении Носове)
В одну из последних наших встреч в Курске Евгений Иванович Носов рассказал мне прелюбопытный эпизод из писательской жизни своего иркутского друга Валентина Распутина. Оказывается, публикация в «Нашем современнике» распутинской повести «Прощание с Матёрой» не осталась без пристального внимания в «верхах», более того, вызвала серьёзное недовольство, вследствие чего Распутин был вызван в ЦК партии.
- Пригласил его на беседу, так это у них называется, секретарь ЦК Зимянин, - рассказывал Евгений Иванович. - Сразу начал пытать Валентина: для чего, мол, написана эта повесть, странная она какая-то и чуждая нашим устоям, непонятно, какую цель преследовал автор… Ну и т.д. и т.п. Валентин сначала отважно ринулся в защиту своего творения, стал объяснять, в чём смысл написанного, но Зимянин не захотел его выслушать, то и дело перебивал и гнул своё… И тогда Валентин - надо знать его характер - сразу замкнулся, ушёл в себя и больше уже не проронил ни слова. Как ни пытался потом партийный босс вызвать Валю на доверительный разговор, ничего не вышло. И завершилась эта, с позволения сказать, «беседа» одним лишь назидательным монологом Зимянина, а упорно молчавший Валентин так и остался при своём убеждении…