"Следствием по делу ликвидированной троцкистско-зиновьевской террористической организации, совершившей 1 декабря 1934 года злодейское убийство секретаря ЦК ВКП(б) С. М. Кирова, была установлена принадлежность к этой организации Корнилова Бориса Петровича. На основании этих данных Корнилов Б. П. был привлечен к ответственности и арестован. Установлено, что Корнилов Б. П. с 1930 года является участником троц-кистско-зиновьевской террористической организации, куда был завербован руководящим участником той же организации Горбачевым (осужден). С 1930 года обвиняемый Корнилов участвовал в нелегальных сборищах указанной организации, устраиваемых на квартире Грабаря (осужден). На этих сборищах участники организации критиковали с контрреволюционных позиций мероприятия ВКП(б) и Советского правительства по основным хозяйственно-политическим вопросам, культивировали злобную ненависть к руководству ВКП(б) и высказывали террористические намерения против руководителей ВКП(б) и Советского правительства. Эти террористические установки обвиняемый Корнилов одобрял. Обвиняемый Корнилов нелегально распространял свои контрреволюционные литературные произведения под названием "Чаепитие", "Елка" и "Прадед"*, в которых призывал к организованному противодействию коллективизации сельского хозяйства и защите кулачества от репрессий Советской власти.
Виновным себя признал полностью, кроме того, изобличается показаниями обвиняемого Свирина, свидетелей Савронского и Андреева, а также материалами экспертизы… "
По своей воле признать себя виновным Борис Корнилов никак не мог - это было бы не только против совести, но и против смысла. Признаний от него добивались жестокими избиениями, бранью и угрозами, не разрешая спать и лишая еды. С ним поступали так же, как и с поэтом Николаем Заболоцким, угодившим в тюрьму позднее, но оказавшимся в руках того же следователя Лупандина, который вел дело Корнилова. Заболоцкий остал
ся жив, написав впоследствии статью "История моего заключения", где поделился с читателями всем тем, что ему пришлось испытать и пережить в застенках госбезопасности.
Спустя неделю выездная сессия Верховного суда приговорила Бориса Корнилова к высшей мере - расстрелу. Приговор обжалованию не подлежал. Согласно постановлению ЦИК и СНК СССР, приговор к высшей мере наказания должен был приводиться в исполнение немедленно по его вынесении. Безусловно, так и случилось 20 февраля после часа дня, когда под приговором уже стояли подписи.
Пуля прервала жизнь поэта, не узнавшего, что у него родилась дочь Ирина и было ей уже полгода. Все бумаги Бориса Корнилова подлежали уничтожению. И само его имя предано забвению. Об этом "позаботились" некоторые литераторы, проявившие инициативу еще до того, как поэта не стало, чему пример статья А. Тарасенкова в первом номере журнала "Знамя" за 1938 год, где написано: "…подвизался в литературе и некий Борис Корнилов". Некий - это уже никакой. И двадцать лет длилось забвение, словно тяжелый обморок.
По ложному обвинению в начале марта 1938 года был арестован и отец поэта учитель Петр Тарасович Корнилов, который после жестокого избиения на допросе умер в тюремной больнице. Мужское начало рода Корниловых было напрочь изведено.
ПОСЛЕ ЖИЗНИ - БЕССМЕРТИЕ
Не шумят леса без ветра, не томится душа без повода. Год за годом двадцать лет ждала Таисия Михайловна сына, не веря в его гибель. Двадцать мучительно долгих лет. И доходили до нее слухи, что Бориса видели в начале Великой Отечественной войны на фронте, где он под Смоленском попал в плен; что, по другой версии, он замечен был на лесоповале в Кировской области; что кто-то встретил его на пересылке возле одной из станций Хабаровского края, а кто-то в Магадане; что, наконец, в него стрелял конвойный по дороге с работы в зону, когда он наклонился подобрать камешек, а конвойному показалось это подозрительным…
Надеясь на встречу с сыном, Таисия Михайловна готовила ему подарок - вышивку, все свое умение и любовь вкладывая в два панно, на одном из которых пышно расцвели цветы, а на другом появился пес, потому что Борис очень любил всякую домашнюю живность и порадовался бы от души.
Как роковую памятку, сохраняла она календарь за 1937 год, потемневший, поветшавший, но с четко пропечатанными датами, где особенно останавливала на себе взгляд одна - 19 марта, пятница - день, когда арестовали сына.
"Она никогда не переставала его ждать, она ждала его всегда", - обронила знаменательную фразу внучка Таисии Михайловны, приходящаяся Борису Корнилову внучатой племянницей Светлана Геннадиевна Руткова, директор Семеновской средней школы N 2, где в отдельной комнате и размещен небольшой музей достославной учительской семьи, из которой вышел поэт.