Латиноамериканцы с особой ревностью блюдут идеологическую и политическую независимость. Неудивительно: два века им пришлось отстаивать её от посягательств северного соседа. Было бы наивно полагать, будто, отвергнув притязания Соединённых Штатов, они с радостью признают "руководящую роль" какого-то иного центра силы.
Поздние признания Фиделя Кастро в беседах с главным редактором газеты "Монд дипломатик" Игнасио Рамонетом показывают, что даже ему, "давнему другу советского народа", нелегко было следовать в кильватере СССР*.
Менее ангажированные лидеры левых с первых же строк своих деклараций отмежевываются от чужого опыта. Характерно заявление знаменитого колумбийца Габриеля Гарсия Маркеса: "Социализм - не некая застывшая магическая формула. Мы для Латинской Америки должны придумать свои формы, которые бы соответствовали нашей культуре, нашей исторической традиции… У нас для этого достаточно воображения и творческого потенциала".
Маркес развивает мысль: "…У латиноамериканских и карибских стран есть огромный запас энергии, способный перевернуть мир: грозная память наших народов и тут гораздо ценнее, чем природные ресурсы, огромное культурное наследие, многоликая первоматерия, пронизывающая нашу жизнь на каждом шагу. Это культура сопротивления (здесь и далее разрядка моя. - А. К.), кроющаяся в потайных закоулках нашего языка, в образах мулаток-мадонн - кустарных хранительниц наших очагов, в исконной непокорности народов колониальным и церковным властям. Это культура солидарности, проявляющаяся как в бурных излишествах нашей необузданной натуры, так и в непокорности наших народов, поднимавшихся на борьбу за самоутверждение и суверенитет. Это культура протеста" ("Латинская Америка", N 10, 2007).
Такое вызывающее противопоставление духовных ресурсов социализма его материальной базе, да ещё с отсылкой к "образам мулаток-мадонн", в качестве архетипа наверняка свело бы с ума твердокаменного материалиста М. Суслова, бессменно возглавлявшего советскую идеологию второй половины XX века.
Конечно, с писателя, пусть и "революцией мобилизованного и призванного", спрос невелик. Но послушайте, как слова Маркеса входят в резонанс с высказыванием Фиделя: "Идеи важнее оружия" ("Латинская Америка", N 11, 2007). Латиноамериканский социализм воинственно идеалистичен.
* Рецензия на книгу Рамонета помещена в журнале "Латинская Америка" (N 11, 2007).
И не только в этом его отличие от советского. Создатель "Социализма XXI века" охарактеризовал себя: "Я являюсь националистом, революционером и сторонником Боливара… енесуэльский проект не носит коммунистического характера и не может носить такового" (Д а б а г я н Э. Уго Чавес: политический портрет. М., 2005).
Размышляя над словами Чавеса, я радуюсь тому, как точно он сформулировал занимавшее и меня тождество: националист не может не быть человеком левых убеждений. По простой причине: для него дорог и последний в народном единстве. Сопливый пацан с окраины, старая нищенка в метро. сё это его люди. Он призван уберечь их, дать хотя бы минимум, гарантирующий спасение. Правые (те же неолибералы) отказываются от этой задачи. Они готовы лишить неимущих и того немногого, что у них есть. Мы привыкли автоматически записывать националистов в правые. А это неверно. Национализм - это народность, а значит, и левизна.
Но и - верность традициям. Традиционалист - и революционер! Нет ли здесь противоречия? Для Чавеса, боготворящего Боливара, опирающегося на многовековую традицию, восходящую к аско де Кироге, тонкого знатока латиноамериканской поэзии прошлого и позапрошлого веков, противоречия нет. Он соединяет революционный порыв и верность традиции в своей личности и в своей политике.
Если уж мы заговорили о мировоззрении венесуэльского президента, то придется отметить: оно формировалось на пересечении разнообразных, порою причудливых течений. Если верить биографу Чавеса Э. Дабагяну, тут и популярный в последние десятилетия дзен-буддизм, и философия Ницше (ressenti-ment - одно из любимых понятий немецкого мыслителя), и маоизм - вспомним предвоенную работу китайского руководителя "Народная демократия".
Заметно и влияние собственно латиноамериканских идеологий. частности, "теологии освобождения". Дабагян подчеркивает: "Чавес считает себя глубоко верующим человеком. Он регулярно посещает церковь" (Дабагян Э. Уго Чавес…).