- Но ведь он нас не уважает, хамит, школу прогуливает, двоек нахватал! - пытаются оправдать свои воспитательные меры родители.
И слышат в ответ, что, во-первых, уважение следует заслужить. Они же, судя по всему, не сумели этого сделать. о-вторых, надо учитывать особенности подростково-молодежной лексики. Тридцать лет назад матерные выражения считали чем-то ужасным, а сейчас критерии изменились. Насчет школы - да, тревога обоснованная. У нас обязательное среднее образование, поэтому с мальчиком будет проведена разъяснительная работа. Но добиваться хороших оценок, если сын их не получает, не только бессмысленно, но даже вредно. Завышенные требования травмируют психику и могут привести
к школьному неврозу. общем, родители попадают под прицел ювенальных служб. Их предупреждают, что за семьей теперь будет вестись постоянная слежка (это неприятное слово, правда, заменяется более политкорректным "мониторингом"). И если сын будет и впредь недоволен своим положением в семье, - их придется лишить родительских прав.
По меньшей мере озадаченные, а скорее подавленные родители возвращаются домой, обдумывая по дороге, что они скажут своему отпрыску. Но оказывается, ему в ювенальном суде уже все сказали. Они еще не успевают раскрыть рот, как слышат: "Ну что, съели?" И начинается новая жизнь.
Парень делает что хочет. Родители безропотно дают деньги. Прогулы школы, правда, продолжаются, но психолог (он же ювенолог) загадочно отвечает, что они над этим работают. И действительно - на зимние каникулы парня отправляют в подростково-молодежный лагерь для проблемных детей. Там у него появляются новые друзья, причем некоторые из них больше походят на "лиц, находящихся в конфликте с законом" (так теперь предлагают в духе политкорректности называть несовершеннолетних преступников). Но поговорить на эту тему с сыном родителям не удается, так как он всякий раз посылает их подальше, заявляя о своем праве дружить с кем хочет и размахивая перед их носом бумажкой, полученной в суде.
Через некоторое время родители обнаруживают у сына наркотики. Тут уж они дают волю гневу и идут в ювенальные службы требовать объяснений. Дескать, посмотрите, до чего вы довели мальчишку, связав нам руки! На это им холодно отвечают, что довели как раз они, родители - тем, что недолюбили ребенка. ыясняется, что ювеналы, "осуществляющие сопровождение" их сына, давно знают о потреблении им "психоактивных веществ (ПА) опийной группы". Но родителям не сообщали об этом вполне сознательно, чтобы не обострять и без того конфликтные отношения в семье. Да и стоит ли так волноваться? о-первых, у взрослых своя жизнь, а у ребенка своя. Он имеет право на свой опыт, на свои ошибки. о-вторых, наркоаддиктов сегодня немало, это один из популярных молодежных стилей жизни. Подрастет - образумится. А пока, если они настаивают на коррекционных мерах, мальчика можно включить в программу "снижения вреда".
История эта хоть и сконструирована нами, но в ней нет никаких элементов фантастики. Скорее, она созвучна направлению, которое принято называть "гиперреализмом". И на Западе все фрагменты нашей собирательной истории уже наличествуют.
Свидетельство тому - вполне реальная (и весьма типичная!) история, произошедшая в Голландии и описанная в книге "Пастернак против Нидерландов" (М., ЭРА, 2007). Однофамилец великого поэта в начале 90-х покинул родную Одессу и уехал с семьей в эмиграцию. Когда его дочери Ире исполнилось 14 лет, она попала под влияние более "продвинутой" подруги, сдала в учебе, начала прогуливать школу, требовать денег - в общем, все как в нашей гипотетической истории. И хотя родители почти ни в чем ее не ограничивали и даже чрезмерно баловали, Ире хотелось еще большей свободы. Она начала жаловаться в инспекцию по делам несовершеннолетних. Ее там, естественно, поддержали. от она, приоритетность прав ребенка в действии!
И когда отец вопиющим образом нарушил права Ирины, попытавшись ваткой стереть с ее лица чересчур, на его взгляд, вульгарную косметику, ее укрыли от "жестокого обращения" в приюте. Когда же родители попытались вернуть дочку, их лишили родительских прав. Пастернаки обращались во всевозможные инстанции, дошли до голландской королевы и Европейского суда. сего ими было написано порядка 60 жалоб. Результат был всегда один и тот же - нулевой. "сех, кому мы отправляли факсы и письма, - свидетельствует Пастернак, - мы просили о встрече, чтобы подробнее рассказать и показать факты беззакония. Но инстанции вновь и вновь писали нам стандартные ответы, а все наши жалобы пересылались тем, на кого мы жаловались - и все оставалось по-прежнему" (стр. 96). Спасло ситуацию только то, что примерно через год Ирина вернулась домой сама. Если бы не это, они бы ее не увидели как минимум до совершеннолетия.