Поглядел дед Макар вслед Андрею Ивановичу и забыл, куда и зачем шел. А куда он шел? Зачем? едь дело какое-то было, человек без дела ничего не осуществляет.
Клавдии в избе не было, портфель лежал на столе, куда его положил Андрей Иванович. Это что же происходит? Совсем девка от рук отбилась. Где болтается? Уже солнышко на закат пошло, уже Звездочка с луга пришла, стонет, доить пора.
Он взял ведро, подоил, парное молоко пахло сладостью, в запахе этом была какая-то тайна. Лесом пахло? Травой? Грибом? Откуда грибом? Откуда лесом? Да, молодой свежей травой пахло. И не травой, нет. А чем-то незнакомым и в то же время таким знакомым и родным, чем-то невозвратно ушедшим, древним, как детство, как мамины руки, когда она укладывала его спать, говорила своим неповторимым, никогда не забываемым голосом: "Андрюшенька, голубок мой" и, положив на мягкую перину, пела песенку.
Андрей Иванович, Андрей Иванович, разве так пахнет парное молоко? Коровой оно пахнет, ее нутром и больше ничем. И все-таки чем оно пахло, когда ера Федоровна несла ведро из хлева, цедила, наливала ему пенистую влагу, и он пил, жадно глотая, а ера Федоровна, улыбаясь, говорила, нет, не говорила, а ворковала: "Ой, не захлебнись, Андрюша". Он и не захлебывался, не зная, пьет ли теплое, только что рожденное молоко или пьет ласковый, ослепляющий свет из ее смеющихся или тревожных глаз. от оно, чем пахло, парное молоко - светом, льющимся из ее глаз. Да, да, это так. едь пахнет же солнечный свет, или лунный свет, или мелькнувшая молния - вот так пахло светом ее глаз.
Где же Клавдия? Он прошелся вокруг избы туда-сюда, покричал: "Клава!", но бесполезно. Еще позвал, еще. И понял, что искать ее надо у итьки-охламона, последнее время она ошивается возле него. Парню скоро в армию идти, вот он и болтается без дела, чуть ли не каждый день устраивает себе проводы: напьется и орет всякую похабщину. Нашла, дура! Не иначе, Клавдия у итьки. итька жил со своей прабабкой асилисой, мать его, алентина, который год обретается в Москве, нанялась ухаживать за чужим ребеночком за большие деньги, за доллары, бросив бабку и сына фактически на произвол судьбы. Раз в полгода, а то и реже, навещает их, наведет на путь истинный, оставит немного денежек и - даже переночевать иногда не успевает - летит быстрым шагом в далекую Москву. Бабка асилиса - достопримечательность деревни, а может, и всей России. Сто четырнадцать лет ей, а ведет самостоятельный образ жизни, еще шебаршится в огороде и в саду. Известно, что перед Первой мировой войной, в 1912 году, ей исполнилось двадцать лет. Именно в этот год к бывшему барину, фамилия его была Нелидов (потому и деревня так называется - Нелидово), приехал известный художник, который увидел горничную асилису и так восхитился ее красотой, что написал асилисин портрет. Ныне копия картины хранится в краеведческом музее, а сам портрет в Москве. Он так и называется - "асилиса". Разговоры ходили, будто бы барин Нелидов имел тогда с горничной асилисой любовные отношения, однако проверить этот слух за давностью лет невозможно. Теперь никакой красоты в бабке асилисе не было: обыкновенная сгорбленная старуха, плохо видит, плохо слышит.
- Забыл обо мне Господь, - говорит. - Почему забыл, не знаю, в дорогу мне пора, а все бытую и бытую.
Из молодости своей она будто бы ничего не помнит и про портрет говорит, что не помнит. советское время ее приглашали в школу, чтобы рассказала молодому поколению, как при царе крестьянам вредно жилось. Так она такое рассказала, что лучше бы и не приглашали. Память у нее отшибли прожитые годы. Отшибли-то отшибли, да только недавно случилось просветление. Два года назад из-за границы, из Франции, приехал поглядеть на свое родовое гнездо молодой правнук бывшего барина Нелидов Феликс Сергеевич. Гуляя по деревне, он заглянул и к асилисе. Она увидела его и обомлела: узнала в нем бывшего барина, у которого прослужила горничной несколько своих счастливых лет. Правнук так был похож на прадеда, что бедная асилиса одурела от радости и пала ему в ноги.