- Полено? - женщина Людмила, сидящая рядом, икнула. - Полено! Тащи сюда! Давай из него, - она поддала мне в ребра локтем, - давай из него Буратино сделаем, а? Замётано? Я, кстати говоря, могу и тройняшек притащить. "Налей, налей, стаканы полней! Бездельник, кто с нами не пьёт". Попробуй не выпей, когда искусство призывает. Налил? Спасибо. Вместо чая утром рано выпил водки два стакана. Вот какой рассеянный с улицы Бассейной.
- За того, кого нет с нами! - воскликнул кто-то.
И все посерьёзнели вдруг, встали и, не чокаясь, выпили. Причём я невольно заметил, как они значительно переглядывались, увеличенно изображали горестное свое состояние, взглядывали на меня, потом опять друг на друга, значительно кивали головами, печально глядели на опустошенное дно посудин, садились и сокрушенно, картинно склоняли головы.
Потом, когда прошло приличное моменту молчание, гудеж продолжился. Ко мне протиснулся человек с листочком в руках. Назвался архитектором.
- Земля у тебя есть, надо строиться. Вот, смотри, я сделал почеркуш-ку. Тут полусфера, тут двухскатность, здесь теремообразно. Тут, в плане, зала для собраний.
- Для каких собраний?
- Общественных, каких же? Но договоримся, что полы я у тебя лично проверю. А то, вот случай, реставрировал дом на улице Берзарина в Москве, мне говорят: что-то в этом доме все умирают, смертность зашкаливает. Командую: "Снять паркет, поднять оргалит!". И что? Под ним мина замедленного действия - асфальт. А? Это же сгусток канцерогенности, раковая предрасположенность. Мёртвое море раньше называлось Асфальтовое. И когда стали в России делать асфальт, то звали его жидовская мостовая. Гибнем от асфальта. А не за какой-то там металл. Люди гибнут за асфальт.
Женщина затяжелела и задремала, а Аркаша неожиданно стал читать стихи. Оказалось, собственные.
- Ох, бабы, бабы, ума бы вам кабы побольше бы, бабы. Не квакали б вы как жабы, а были бы Божьи рабы.
- Аркаша, - растроганно сказал я, - я вот тоже всё думаю, если бы классицизм не был бы так консервативен, его бы не вытеснил романтизм. А романтизм нам ни к чему. Уводит от реальной жизни, воспевает вздёрнутые уздой воображения чувства.
- А ты как думал, - отвечал Аркаша. - Как иначе - во всем борьба. Тебе в дом надо собаку обязательно. Я приведу.
Архитектора сменил скульптор, человек с ещё большей бородой. И он стал поддерживать высокую планку культурной беседы.
- Еле переждал ваши литературные бредни. Писатели так долго не уважали слово, что оно их оставило, ушло из оболочки. Но есть же и скульптура! Мне главное - объём набрать. У меня рука с одной стороны лёгкая, сама видит, могу вслепую рельеф вести, с другой тяжелая. Как? Кого слеплю, того или разоблачат, или забудут. Слепил Горбача, и что? И его тут же под зад. Борю ваял, и он быстро отрулил. Думаю, этих лепить или подождать? Но вообще они как-то сереют, мельчают. Неинтересные черепа, слабая лепка. Какая твоя инструкция?
- Творческий человек инструкций не слушает. У него свое измерение действительности. Возьми к примеру Ренессанс. Какое там Возрождение, чего врать, кто поверит? Дикое язычество античности реанимировали, труп оживляли. Ты согласен?
- Попробуй я не согласиться, - отвечал скульптор. - Ты же начальник, значит, умный, мы обязаны руки по швам. Я вот всё пробую к Сталину подступиться. Остальных легко. Я же уже как ископаемый, ещё кукурузу успел изваять. При Никите. Он на трибуне, по трибуне стучит початком. Голова легко далась - лысый бильярдный шар. Уши прилепить - и похож. Но что? Вскоре сковырнули Никитку. Мне и заплатить не успели. С тех пор и запил. Исходное сырье пропивал. Было чего пропивать. Одной бронзы на трех президентов. Мрамору! Керамика шла на пиво, на опохмел. Не хотелось их изображать - трафаретны, какой поворот головы ни возьми, все искусственны, перед зеркалом разучены, я же вижу. Нет, не они спасатели России.
- А кто? Крестьяне?
- Скорее всего.
- Их и изображай. И рабочих.
- Их-то зачем? Они не только Россию, но и свои цепи потеряли. Оставили только каски для стука. Но прикажешь - изображу. Прикажи.
- Нашел приказчика. При чем тут я?
- Как при чем? - скульптор в недоумении смотрел на меня. - Ладно. Завтра же тебя начну изображать и отображать, и себя заодно выражать.
- Ты ж пропил исходное сырье.
Скульптор встряхнулся и долго в меня всматривался. Что уж он смог разглядеть в табачном дыму - не знаю, но объявил:
- Дерево! Ты не для бронзы, не для гипса, не для, тем паче, мрамора. Твоя голова топора просит. Пару-тройку сеансов и - как живой. Горлона-ру, мы гонорар так обзывали - горлонар, не надо. - Скульптор посмотрел на мою правую руку, даже взял ее в свою и повалял сбоку набок. - Замахнёмся и на руку. У каждого пальца свой образ, свой портрет.