Только я, да бусая корова,
Да в декабрьских звёздах полынья.
В долине пружинятся ивы под ветром. Предзимья сквозная пора. Притор мой алтайский, уступы и кедры, Таёжной реки шивера.
Проеду я кромкой, в бурлящую воду Осыплется щебень с тропы. Такая рисковая наша порода - По краю ходить у судьбы.
А там, за притором, - отлогие склоны И рубленый дом у ключа. И комнаты в доме светлы и просторны, И перед иконой свеча.
(По следам евразийцев)
В 20-е годы прошлого века в русской эмиграции влиятельным было течение "евразийцев", основным идеологом которых был князь Н. С. Трубецкой. После смерти Трубецкого произошли расцвет и падение национал-социализма в Германии, Вторая мировая война, "холодная война" и распад "социалистического лагеря". В свете этих грандиозных изменений многие идеи "евразийцев" (как и большинство человеческих предсказаний) оказались мало подтверждёнными фактами. Но некоторые из них с современными фактами согласуются, и на них интересно сейчас обратить внимание.
Так, Трубецкой пишет: "Взгляд на государственно организованное человеческое общество как на живое и органическое единство предполагает существование в этом обществе особого правящего слоя, т. е. совокупности людей, фактически определяющих и направляющих политическую, экономическую, социальную и культурную жизнь общественно-государственного целого (…).
Правящий слой (…) отбирается из общей массы данной общественно-государственной среды по какому-нибудь определённому признаку, но признак этот не во всех государствах один и тот же: в одних этот признак - имущественный, в других - генеалогический и т. д.". И дальше он говорит: "Именно типы отбора правящего слоя, а вовсе не типы формы правления существенно важны для характеристики государства".
Мы, в России, пережили этот принцип, так сказать, "на своей спине". В ХХ веке мы испытали, кажется, все доселе существовавшие формы государственного управления: абсолютную монархию, конституционную монархию, тоталитарный строй и самые крайние формы демократии. И во всех случаях жизнь реально определялась не всем народом, а неким правящим слоем, который использовал те или иные формы государственного правления. Причём по многим источникам можно судить, что это отнюдь не российская особенность: так происходит и во всём мире.
Связь этого правящего слоя со всем народом может быть более или менее тесной (когда он, например, сражается с внешним врагом, защищая народ от порабощения, или когда "сидит на шее" народа, как его эксплуататор). Эти отличия и составляют разнообразие исторических эпох.
Трубецкой разбирает два типа такого отбора, существовавшие в его время в пределах "мира европейской цивилизации": аристократический и плутократически-демократический. Если исходить из этой, по всей видимости убедительной, точки
ШАФАРЕВИЧ Игорь Ростиславович родился в 1923 году в Житомире. Окончил МГУ. Выдающийся математик и мыслитель, Академик Российской академии наук и многих зарубежных академий. Автор исследований "Две дороги к одному обрыву", "Социализм как явление мировой истории" и культовой работы "Русофобия", опубликованной в "Нашем современнике" в 1989 году
зрения, то для понимания нашей, русской истории нам, прежде всего, важен вопрос: из кого же состоял правящий слой дореволюционной России? Я попробую привести несколько примеров, указывающих на определённый ответ.
В одном письме Л. Толстой рассказывает о судьбе крестьянской девочки-сироты Акульки, над которой, по словам Толстого, "случайно разжалобилась" местная помещица. Толстой пишет: "Её благодетельница не ошиблась в том, что нужно для того, чтобы доставить своей воспитаннице то, что считалось ею несомненным счастьем: она дала Акульке образование". Теперь Акулька превратилась в директрису гимназии Акулину Тарасовну, с которой Толстой пил чай, и на вопрос: "угодно ли Вам ягод?" она отвечала: "Пожалуй, что немного: мой милый доктор не велит, да уж очень хороши ягоды".
Аналогичные рассказы я слышал от людей, живших до революции. Они рассказывали, что университетское образование давало гарантию сытого, спокойного существования жизни в просторной квартире и возможности дать такое же образование и своим детям. Мой отец, например, жил в семье своего отчима - мелкого провинциального чиновника - и рассказывал, что в детстве испытывал ночные страхи, т. к. ближайшие к нему люди спали в нескольких комнатах от него.
"Люди с образованием" как бы составляли отдельный народ, говоривший на своём языке (хотя, может быть, и не по-французски). Как велик был разрыв между ними и простым народом, я почувствовал, когда как-то был в Михайловском (Пушкинском музее) и мне подарили на память томик их "Трудов". Там были напечатаны воспоминания одной старой актрисы, которую устроили под старость смотрительницей в Ми-хайловское. И она описывала, как в 1918 году окрестные крестьяне жгли домик Пушкиных- причём не с целью грабежа, а весело, с плясками, песнями, под гармошку…