Так и страна моя родная: Сурова, мрачна, холодна, Всё снежной пылью заметая, Порой неласкова она.
Но только луч тепла осветит Её с лазоревых небес, О, сколько взор тогда заметит В ней неожиданных чудес!…
Но время и томичи оказались мудрее этих поэтических словопрений и петушиных наскоков. В Томске, ещё при жизни Чехова, были поставлены все его лучшие пьесы - не только "Иванов", но и "Дядя Ваня", "Вишнёвый сад", "Чайка", "Три сестры", драматические шутки "Предложение", "Трагик поневоле"… На кончину Чехова в 1904 году откликнулся буквально весь город. В храмах служили панихиды. Память писателя почтили преподаватели, студенты, купечество. Состоялось заседание Томского юридического общества. Выпущены шесть брошюр под общим названием "Жизнь и произведения А. П. Чехова".
О советском времени и говорить не приходится. Книги и спектакли по произведениям любимого писателя пользовались особой популярностью не только в Сибири, но и по всей стране. За сто с лишним лет у народа сложился живой и яркий образ писателя-гуманиста, писателя-подвижника, писателя-труженика. Казалось бы, именно он и должен был вдохновить скульптора, взявшего на себя столь огромную ответственность - увековечить память об этом замечательном человеке, выбрав из множества его трудов и деяний главное, достойное для прославления.
О том, что выбрал для себя Леонтий Усов, говорит он сам в интервью газете "Вечерний Томск" от 23.08.2005: "…У Томска уже 115 лет "личные отношения" с Антоном Павловичем. Всё, что понравилось ему в нашем городе, - "Славянский базар", а в остальном впечатление лишь о грязи да о пьяни. Мне не могут простить, что я изобразил классика глазами пьяного мужика. Себя в нём увидели! "И ходят тут кругом "вумные" люди!" - как Чехов писал…".
Комментировать этот текст как-то неловко. О "личных отношениях" Томска с Чеховым сказано выше. Что же остаётся? Проблема пьянства, но она - увы! - общая для всех российских городов и весей. Обида за слова о "грязи и пьяни"? Но она давно устарела и ныне воспринимается как нечто надуманное, сутяжное. Остаётся жажда амикошонства (от французских слов ami - друг и cochon - свинья). Ведь как соблазнительно похлопать великого человека по плечу, поиронизировать над ним, затеять с ним безответную полемику - и привлечь тем самым внимание к собственной персоне. Ничего не поделаешь: рынок! А главная его сила - пиар, реклама, нахрап, поддержка людей властных и денежных.
Справедливости ради следует сказать, что у того же Усова был уже опыт создания памятных скульптурных изображений Л. Н. Толстого и А. С. Пушкина, причём опыт удачный. Эти свои работы он преподнёс в дар музеям-усадьбам в Ясной Поляне и Болдине. Но событие это широкой огласки не имело и известности автору не принесло. Вот он и решил "раскрепоститься" на Чехове. Сначала сделал небольшую "забавную" скульптуру из дерева, затем решил превратить её в "памятник".
Что же "забавного" мы видим в его творении? Представьте себе фигуру учителя греческого языка Беликова, описанного Чеховым в рассказе "Человек в футляре": "Он был замечателен тем, - читаем у Чехова, - что всегда, даже в очень хорошую погоду, выходил в калошах и с зонтиком и непременно в тёплом пальто на вате, и когда вынимал перочинный нож, чтобы очинить карандаш, то и нож у него был в чехольчике; и лицо, казалось, тоже было в чехле, так как он всё время прятал его в поднятый воротник. Он носил тёмные очки, фуфайку, уши закладывал ватой, и когда садился на извозчика, то приказывал поднимать верх. Одним словом, у этого человека наблюдалось постоянное и непреодолимое стремление окружить себя оболочкой, создать себе, так сказать, футляр, который уединил бы его, защитил от внешних влияний".
Очень похоже изобразил Чехова и Усов. Пальто с поднятым воротником наглухо застегнуто на карикатурно большие пуговицы и похоже на длиннополую расклешенную книзу юбку, надетую на плечи. Под сдвинутой набок шляпой поблескивает пенсне, которого, кстати сказать, высокий, красивый, тридцатилетний Антон Павлович в 1890 году ещё не носил. Под локти за спиной продет сложенный зонтик. Ноги, напоминающие клешни, не то обмотаны размокшими, превратившимися в нечто бесформенное портянками, не то в "сапоги из студня" облачены - явный намёк на путевые проблемы Чехова
с обувью. Общее впечатление - жалкий уродец, гротескно напоминающий великого русского писателя.
Разночтений тут быть не может: мало того, что ваятель увидел Чехова "глазами пьяного мужика, лежащего в канаве…", он ещё и уподобил его одному из созданных писателем типажей, олицетворяющих повседневную пошлость и мертвящую бездуховность грамотного обывателя. Иначе как издёвкой или мстительной пародией это не назовёшь.