Призываем всех благомыслящих русских людей объединиться для поддержания законной власти и восстановления мира в Нашем дорогом отечестве.
Да восстановится же спокойствие в Земле Русской и да поможет Нам Всевышний осуществить главнейший из царственных трудов Наших - поднятие благосостояния крестьянства. Воля наша к сему непреклонна, и пахарь русский без ущерба к чужому владению получит там, где существует теснота земельная, законный и честный способ расширить своё землевладение. Лица других сословий приложат, по призыву Нашему, все усилия к осуществлению этой великой задачи, окончательное разрешение которой в законодательном порядке будет принадлежать будущему составу Думы".
О спокойствии и речи быть не могло. И чем дальше, тем больше Николай II ощущал свою неспособность справиться с государственной тяжестью, неподъёмным грузом лежащей на его плечах. Чувствуя стремление старообрядческого мира восстановить патриаршество на Руси, он всерьёз думал о снятии с себя царского венца и принятии сана Патриарха Всея Руси, перед этим приняв монашеский постриг. Ещё зимой 1904-1905 года он имел беседу об этом замысле с Петербургским митрополитом Антонием (Вадковским), о чём написал Б. Потоцкий в русском журнале "Луч света" в 1921 году:
"…Государь приезжал просить благословение на отречение от прародительского Престола, в пользу недавно перед тем родившегося Наследника Цесаревича Алексея Николаевича, с тем, чтобы по отречении постричься в монахи в одном из монастырей.
Митрополит отказал Государю в благословении на это решение, указав на недопустимость строить своё личное спасение на оставлении без крайней необходимости Своего Царственного долга, Богом Ему указанного, иначе Его народ подвергнется опасностям и различным случайностям, кои могут быть связаны с эпохой регентства во время малолетства Наследника. По мнению митрополита, лишь по достижении Цесаревичем совершеннолетия Государь мог бы оставить Свой многотрудный пост.
Этот случай ясно показывает, как чутко и проникновенно сознавал Государь Император Николай Александрович все непомерные трудные условия Своего Царствования, при котором Венец Мономахов становился терновым венцом".
Картина весьма благолепная. Только происшедшее, скорее, говорит о попытке снятия с себя ответственности за государство и народ, попытке добровольного избавления от тяжкого жребия государственного венценосца, что неизбежно, как верно понял митрополит, ввергало бы страну в ещё большую смуту, которая и так стояла на пороге.
А что из себя представляла в те годы Русская Православная Церковь, к главенству над которой стремился император?
Увы, распад и разложение и в ней достигали высочайшего градуса.
Вот несколько цитат из писем архиепископа Волынского Антония (Храповицкого) - будущего кандидата в патриархи Земли Московския и Всея Руси и главы Русской Зарубежной Церкви - митрополиту Киевскому Флавиану (Городецкому).
"18.1.1907. У нас в семинарии были жандармские обыски и сопротивление учеников III и IV классов: арестовано 14 человек, и найдено около 200 революционных брошюр. Я думал, что тех и других будет гораздо более; - видно, плохо искали. В отца Зосиму попала одна из летевших в городовых табуреток - расшибла ему лоб. Потом приходила депутация учеников просить прощения и заявляла, что это случилось нечаянно, в темноте. Меня вся эта история, исключая ушиб Зосимы, нисколько не огорчила, хотя бы заарестовали всех семинаристов: снявши голову - по волосам не плачут. Всё равно будут ведь революционерами, поступив в университет".
"22.11.1907. Академии так низко пали за эти три года, так далеко отошли от своей задачи, что хоть Архангела Гавриила посылай туда ректором - всё равно толку не будет. Конечно, Вам, Владыко, известно, что 50 студентов с учащимися попами ходили по пещерам, и никто ни к одним мощам не приложился; на сходке вотировали требование об отмене постов в академии, а попы перед служением Литургии едят колбасу с водкой при всех. Я подумываю подать в Синод рапорт о необходимости составить правила для поведения академического духовенства, ибо прочие студенты, какими бы они ни были, в большинстве своём освободят от себя Церковь и бесследно исчезнут в помойной яме, именующейся светским обществом, а эти духовные подонки революционных академических клоак вернутся опять в клир и получат законо-учительные места и все удобства для повторения гапониады".