Что все это должно означать? — и сколько же существовало “окончательных версий” акта отречения? Есть только два допущения, примиряющих между собою сказанное Родзянко, полковником Сергеевским и другими: 1. Временный комитет Государственной думы обсуждал некий первоначальный вариант документа, в котором говорилось о передаче верховной власти вел. кн. Михаилу, — без упоминания о Наследнике Цесаревиче, и вариант этот вообще мог быть неизвестен Государю — и далеко не всем в Ставке; 2. Текст, предложенный Государю на подпись, был не тем, который вскоре оказался распубликованным, и Его Величество узнал о подмене не сразу.
В январском выпуске французского журнала “Miroir dе L’Historiu” за 1967 г. были помещены воспоминания подполковника Генерального штаба Д. Тихобразова, офицера службы связи Ставки русской армии в Могилеве. Тихобразов рассказывает, что 4 марта 1917 года он, как дежурный офицер, оказался свидетелем сцены, произошедшей между отрекшимся Государем и начальником Генерального штаба ген. М. В. Алексеевым. Тихобразов будто бы увидел, как Государь передал Алексееву собственноручно написанную телеграмму для отправки ее новому правительству. Однако Алексеев отказался это сделать. “Невозможно, Ваше Величество, — услышал Тихобразов. — Это только скомпро-метирует и Вас и меня”. Спустя месяц Тихобразов узнал от начальника штаба, каково было содержание телеграммы. Государь (узнав об отречении вел. кн. Михаила Александровича) будто бы вновь изменил свое решение — и “дает согласие на вступление на Престол Своего Сына”. Тихобразов приводит по этому поводу слова ген. Алексеева: удивительно, что Государь может еще думать о такой возможности, “тем более, что после отказа вел. кн. Михаила Александровича от принятия Власти, Престол перестал существовать”.
Уже цитированный нами полковник Б. Н. Сергеевский сомневается в существовании подобной телеграммы. Что же до слов, приводимых от имени ген. Алексеева, то, по мнению полк. Сергеевского, подобное навряд ли могло быть произнесено. “Ничто в Российском Законодательстве не дает никакого основания для такого суждения, — читаем мы в книге Сергеевского. — Лиц Императорского Дома, имевших по закону право на вступление на Российской Престол, было, в мужских и женских линиях потомков Императора Павла I, больше сорока. ...Россия в те дни оставалась формально “Империей”, и отказ от Престола одного или двух Членов Императорского Дома не обращал ее в “республику”. И ген. Алексеев не мог не знать и не понимать этого”. Ген. Алексеев, пожалуй, очень даже мог “этого не знать и не понимать”, но разве нельзя также предположить, будто Государь, узнав, что опубликованный Акт содержит столь существенные отличия против текста, им подписанного, потребовал исправлений? Нам следует непременно принимать во внимание такую возможность.
III
Согласно большинству мемуарных источников, А. Ф. Керенский настойчиво уговаривал вел. кн. Михаила Александровича не принимать престол. Но в беседах с кн. А. П. Щербатовым Керенский высказывает себя как раз сторонником Михаила.
— Тут он, пожалуй, привирает. Да и кто, собственно, желал видеть М. А. Государем? Разве только Милюков, — комментирует кн. Щербатов.
“...Для нас было совершенно ясно, что великий князь процарствовал бы всего несколько часов...”, — записывает за М. В. Родзянко его невестка. И далее — вновь, почти в тех же выражениях: “Для нас было ясно, что великий князь был бы немедленно убит... Великий князь Михаил Александрович поставил мне ребром вопрос, могу ли ему гарантировать жизнь, если он примет престол, и я должен был ему ответить отрицательно...” Читаем еще у Родзянко, что Гос. дума видела свою задачу “в умиротворении и приведении взволнованного моря народной жизни в должное успокоение. Такой мерой, несомненно, было отречение Императора Николая II и воцарение Цесаревича Алексея Николаевича при регентстве великого князя, Михаила Александровича. ...Но ...было уже поздно...”.