По всей видимости, в архиве Вадима Валериановича остались работы, которые он перед смертью готовил к печати. Хочется надеяться, что в ближайшее время они будут изданы.
С глубоким соболезнованием всем близко знавшим покойного
А. Юрьев,
Ваш постоянный читатель.
г. С.-Петербург.
ТЕЛЕГРАММА
27 января радио оповестило о кончине некоего эстрадника — и ни слова о гибели национального гения России. Нет, жить в такой России невозможно...
Тысячелетие на взлете, но жалит вновь двадцатый век:
погиб от каторжной работы великий русский человек.
Вадима Кожинова имя в ряду святых для нас имен,
кто с незапамятных времен растили светлую Россию.
Кушнарев.
Ватутинки, Московская область.
Светлой памяти
В. Кожинова
Суровый гимн тебе, страна,
Вадимом Кожиновым сложен.
В нем вещий ум Карамзина
На дар Белинского помножен.
А. В. Румянцев.
г. Москва.
С.Куняев • Поэзия. Судьба. Россия (продолжение) (Наш современник N3 2001)
СТАНИСЛАВ КУНЯЕВ
ПОЭЗИЯ. СУДЬБА. РОССИЯ
Старые контрпропагандисты
В августе-сентябре 1991 года, когда демократическая писательская хунта, ворвавшись в “толстовскую усадьбу” на улице Воровского, торжествовала свою победу, делила кабинеты и вертушки, громогласно закрывала “очаг гэкачепевщины” — Союз советских писателей, одной из первых уничтоженных и разрушенных структур Союза стала его Иностранная комиссия.
Верхушка хунты, возглавляемая Евтушенко, Черниченко и Оскоцким, крутилась вокруг возникающей новой власти — Ельцина, Гавриила Попова, Музыкантского, а мародеры помельче шныряли по флигелям старинной усадьбы, выпивали в захваченных кабинетах, копались в шкафах и архивах, срывали с дверей таблички с фамилиями, выбрасывали во двор уже никому ненужные, на их взгляд, папки и документы. Двери Иностранной комиссии были распахнуты настежь, ветер гулял по коридорам и шуршал в грудах бумаг, подлежащих уничтожению... Один из уже уволенных сотрудников, уходя из опустевшего флигеля в другую жизнь, склонился над грудой пожелтевших от времени скоросшивателей и папок, лежавших на полу, взял наугад несколько из них и засунул в сумку... Интереса и любопытства ради.
Через десять лет он вспомнил об этих папках у себя на даче, пролистал их и позвонил мне.
— Станислав Юрьевич! А в них есть кое-что любопытное. Не хотели бы посмотреть?
Таким образом малая толика этого архива и попала мне в руки...
Но перед этим надобно сказать, что Иностранная комиссия в системе Союза писателей была в советское время одной из самых притягательных структур. В нее постоянным потоком втекали заявления, жалобы, письма, доносы, предложения писателей, желающих посмотреть мир. О, если бы только посмотреть! Во время этих вояжей можно было наладить связи со своими зарубежными коллегами по перу, очаровать какого-нибудь издателя (лучше американского или французского!), а если повезет — заключить какой-нибудь договор и даже получить аванс в валюте... Я уже не говорю о мелких радостях, как то: пожить в хороших гостиницах, поесть экзотических блюд, с толком потратить свои командировочные на какие-нибудь куртки, джинсы, подарки. Словом, времяпрепровождение это было весьма приятным и полезным во всех отношениях.
Многие писатели в документах, обнаруженных в папках Инкомиссии, выглядели порой весьма пикантно.
Помню, как я возмущался воспоминаниями Юрия Марковича Нагибина “Тьма в конце туннеля”, вышедшими вскоре после октября 1993 года, когда он неожиданно для своих читателей предстал как давний, яростный и непримиримый враг советской власти, хуже того, как человек, жаждавший поражения своего отечества в борьбе с фашизмом.
“Вскоре подъем, испытанный оставшимся в Москве населением в связи со скорым приходом немцев и окончанием войны — никто не сомневался, что за сдачей столицы последует капитуляция, — сменился томлением и неуверенностью. Втихаря ругали Гитлера, расплескавшего весь наступательный пыл у стен Москвы... Многие оставшиеся в городе ждали немцев, но боялись признаться друг другу в этом и потому пороли несусветную чушь, чтобы объяснить, почему не эвакуировались...” (Из воспоминаний).
— И это Нагибин! — возмущался я в те дни. — Писатель, издавший с 1943 по 1980 год 90 (!) больших и малых книжек, прославлявших и советскую власть, и героев-москвичей, и дружбу народов, и нашу победу в Великой Отечественной! (Все эти сведения я почерпнул в справочнике “Писатели Москвы”, “Московский рабочий”, 1987, с. 315—317.)
В заявлении, написанном в Иностранную комиссию в 1982 году, Нагибин вот так продекларировал свои советские убеждения, изобразив себя патриотом, отстаивающим интересы Родины в капиталистической Америке:
“В секретариат Союза писателей СССР
Уважаемые товарищи!
В 1979 г. по инициативе главного редактора журнала “Русский язык” д-ра Мунира Сендича 25 американских университетов пригласили меня для выступлений о советской литературе, с уклоном в малую прозу, которой я и сам занимаюсь. Итоги подвел журнал “Русский язык”, посвятив Вашему коллеге более половины ХХХIII номера; здесь были и развернутые отзывы университетов о моих выступлениях — более чем лестные. В свое время я передал номер журнала вместе с письмом-отчетом Георгию Мокеевичу Маркову.
Путевой дневник я опубликовал в “Нашем современнике” (отрывки в “Новом времени”, “Литературной России”, по радио и телевидению). Материал получил хорошую оценку партийной печати (статья в “Правде”), тов. Черноуцан* поблагодарил меня от лица Отдела культуры. Несмотря на сильную критическую струю, этот дневник вышел отдельным изданием в США (книжка у меня есть).
Но, пожалуй, самой примечательной оценкой поездки явилось новое приглашение, присланное профессором Сендичем от лица четырнадцати университетов — ныне их число приблизилось к тридцати.
Мне не хочется витийствовать по этому поводу. Скажу просто: советскому писателю в нынешнее трудное, тревожное время дается возможность два месяца х о р о ш о говорить о его Родине, народе, культуре и литературе в стране, где сейчас говорится столько плохого и вздорного. Как старый контрпропагандист (год служил во время войны в системе 7 отдела политслужбы Советской Армии) я думаю, что такой возможностью следует воспользоваться. Надеюсь, что и секретариат Союза писателей согласится с этим. Полагаю, что принесу пользу нашему общему делу.
С уважением —
Юрий Нагибин
1 марта 1982 г.”
В то время Ю. Нагибин был преисполнен поистине советской смелости. Когда его следующая поездка в США несколько задержалась, он написал гневное письмо Георгию Мокеевичу Маркову, в котором стыдил генсека СП СССР за то, что он плохо использует его, Юрия Нагибина, в идеологической борьбе: “Почему мы должны оставлять площадку за В. Аксеновым, который катается по всей Америке, почему мы сами себе затыкаем рот? А ведь я доказал в предыдущей своей поездке, что умею заставить американцев прислушиваться к своим словам. Иначе, при их финансовых трудностях, они не пригласили бы меня вторично ”... (Найдено в тех же папках).
* * *
В 1982 году представителем делегации Украины на 37-й сессии ООН был секретарь Союза писателей СССР Виталий Коротич. В те дни он встретился с одним из идеологов американской “демократической общественности” Гарри Солсбери, бойким журналистом и опытным политическим функционером. Этого Солсбери еще в 60-м году высек в газете “Правда” Михаил Шолохов после того, как еврейский журналист попытался доказать, что Шолохова заставили завершить вторую книгу “Поднятой целины” не так, как ему, Шолохову, хотелось бы. Заканчивая статью в “Правде”, автор “Тихого Дона” писал: “Я поступил бы, как чеховский Игнат из рассказа “Белолобый”: вздохнув, я сказал бы в адрес Солсбери: “Пружина в мозгу лопнула. Смерть не люблю глупых!” И, поручив наказывать мистера Солсбери какому-нибудь плечистому американскому учителю, я бы лишь мягко и назидательно говорил: