“...Где же искать вдохновения, как не в тех веках, когда люди сражались за свободу и отличались собственным характером?” — вопрошал Языков. И пел “гений русской старины торжественный и величавый”:
Не гордый дух завоеваний
Зовет булат твой из ножон:
За честь, за веру грянет он
В твоей опомнившейся длани —
И перед челами татар
Не промахнется твой удар!
(“Баян к русскому воину при Дмитрии Донском,
прежде знаменитого сражения при Непрядве”.)
Особенно молодого поэта интересовали древние вольнолюбивые республики Новгорода и Пскова с их “шумом народных мятежей”.
...В незавершенной поэме “Ала” Языков, предвосхищая пушкинскую “Полтаву”, стремился описать на ливонском материале Северную войну, когда была “бодра железной волею Петра преображенная Россия”. (Эти строки Пушкин взял эпиграфом к одной из глав “Арапа Петра Великого”.)
Летом 1826 года Языков гостил у своего товарища Вульфа в псковском имении Тригорское. Здесь он познакомился и быстро сошелся с Пушкиным, жившим в ссылке по соседству в Михайловском. Встреча эта сыграла в жизни и поэзии Языкова большую роль: Пушкин, его творчество, сама его личность, его образ поэта — все это вошло в стихи Языкова:
О ты, чья дружба мне дороже
Приветов ласковой молвы...
Огнем стихов ознаменую
Те достохвальные края
И ту годину золотую,
Где и когда мы — ты да я,
Два сына Руси православной,
Два первенца полночных муз,
Постановили своенравно
Наш поэтический союз.
Пушкин, в свою очередь, высоко оценил дарование Языкова:
Как ты шалишь и как ты мил,
Какой избыток чувств и сил,
Какое буйство молодое!
Нет, не кастильскою водою
Ты воспоил свою Камену;
Пегас иную Ипокрену
Копытом вышиб пред тобой.
Она не хладной льется влагой,
Но пенится хмельною брагой;
Она размывчива, пьяна...
Известно со слов Гоголя, что, когда вышла в свет книга стихов Языкова, Пушкин сказал “с досадою”: “Зачем он назвал их: “Стихотворения Языкова”! Их бы следовало назвать просто “хмель”! Человек с обыкновенными силами ничего не сделает подобного; тут потребно буйство сил”.
В 1829 году Языков оставил Дерпт и жил в Москве, поселившись в гостеприимном доме Елагиных-Киреевских у Красных ворот. В литературном салоне хозяйки дома Авдотьи Петровны Елагиной поэт среди “благословенного круга” друзей обрел необходимое ему тепло искренних чувств, духовное общение и понимание. Здесь у Языкова часто бывал Пушкин, приходили Чаадаев, В. Ф. Одоевский, Боратынский и другие литераторы. Поэт вошел в славянофильский круг “Московского вестника”.
В годы московской жизни были написаны чуть ли не лучшие стихи Языкова. По свидетельству его современника: “Крылья поэта встрепенулись”. Его лира обрела новые сильные звуки, в которых сливались воедино “могучей мысли свет и жар и огнедышащее слово”. Пушкин говорил, что стихи Языкова 30-х годов “стоят дыбом”.
“В нашем любезном отечестве человек мыслящий и пишущий должен проявлять себя не голым усмотрением, а в образах, как можно более очевидных, ощутительных, так сказать, телесных, чувственных, ярких и разноцветных”, — эти слова Языкова как нельзя лучше характеризуют творения его зрелой поэзии. Одно из лучших — знаменитое стихотворение “Пловец”, давно ставшее любимой народной песней:
Нелюдимо наше море,
День и ночь шумит оно;
В роковом его просторе
Много бед погребено.
Смело, братья! Ветром полный
Парус мой направил я:
Полетит на скользки волны
Быстрокрылая ладья!
В душе какого русского человека не отзовется сила этих строк:
Облака бегут над морем,
Крепнет ветер, зыбь черней,
Будет буря: мы поспорим
И помужествуем с ней.
Смело, братья! Туча грянет,
Закипит громада вод,
Выше вал сердитый встанет,
Глубже бездна упадет!
Здесь создан совершенный художественный образ, общезначимый, абсолютный, многозначный и простой — символ борений жизни и предела земного бытия человека:
Там, за далью непогоды
Есть блаженная страна:
Не темнеют неба своды,
Не проходит тишина.
Но туда выносят волны