Помните, Рэндл Макмёрфи — герой корейской войны, насмешник, пройдоха, хват, умеющий из каждого выжать и доллар, и пользу для себя, да так, что человеку от этого только приятно. Впервые появившись в романе, он произносит типичный для американской классики монолог: “Я привык быть главным. Я был главным тракторным наездником на всех лесных делянках Северо-Запада, я был главным картежником аж с корейской войны и даже главным полольщиком гороха на этой гороховой ферме в Пендлтоне...” (К и з и К е н. Над кукушкиным гнездом. Пер. с англ. СПб., 2001).
Не ахти что — главный полольщик гороха. Однако вспомним, с чего начинал Мартин Иден. Важно быть первым. “Я самый главный”, — как учат в американских школах.
Но что это? Сценой для героя служат пропахшие мочой боксы сумасшедшего дома. Он и гибнет здесь, вступив в поединок со всесильной старшей сестрой мисс Гнусен — олицетворением бездушной дисциплины и порядка.
Что же случилось с американским героем? Иден и Каупервуд тоже бросали вызов обезличенному порядку — и сотням конкретных лиц, сильным мира сего, финансистам, политикам, издателям. А тут поединок с какой-то старшей сестрой сумасшедшего дома, пусть и могущественной в своем “кукушкином гнезде”. П р о и г р а н н ы й поединок!
Но не все так просто. Кизи пишет сатиру на современную Америку. Постоянно, быть может, даже с излишней (в ущерб художественности) жесткостью проводя параллели между “цитаделью Свободы” и узилищем для умалишенных. “Вот так же (как старшая медсестра. — А. К. ) тебя давят правительственные гады”; “так вот что стоит эта брехня про демократию”; “главная сила — не сама старшая сестра, а весь Комбинат, по всей стране раскинувшийся Комбинат” (выделено мною. — А. К. ).
Вся Америка — Комбинат, сумасшедший дом, — утверждает Кизи. В романе звучит и другое определение: “Америка — это телевизор”. Тоже нечто вроде “желтого дома”: тебе промывают мозги, формируют привычки и предпочтения, взбадривают и успокаивают по рецептам каких-то “старших сестер” или “старшего брата”.
Американцу, убеждает автор, — типичному янки, из тех, кто испокон века защищал страну и приумножал ее богатства, сегодня противостоит сама Америка. Враждебная всему индивидуальному, что воплощает свободу и жизнь. “Единственное, что можно — взорвать, к свиньям, все это хозяйство... все взорвать”.
Это и пытается сделать Макмёрфи. Но у него нет ничего, кроме собственной жизненной силы, кроме человеческой стойкости. Типичного, кстати сказать, “арсенала” героев Лондона и Драйзера. Однако в наши дни этого далеко не достаточно.
А теперь попробуем перевести сказанное с языка художественных образов на язык социологии. Вновь раскроем работу М. Лернера. И хотя ученый не разделяет бунтарских воззрений К. Кизи, он тем не менее вынужден признать: “Рядовой американец шаг за шагом сдает свои позиции в непрерывной борьбе с тиранией общественного мнения”. В другом месте Лернер поясняет: “От рождения до смерти личность испытывает давление, впрессовывающее (так!) ее в форму под названием “чего от тебя ждут”.
Лернер прослеживает нарастающую в американском социуме тенденцию и г р а т ь р о л ь, санкционированную общественным мнением. Исследователь прямо не увязывает этот процесс с коммерциализацией американской жизни, однако в одной из глав (“Разновидности американского характера”) он изображает устрашающую ситуацию — “личность на продажу”.
“Я вовсе не хочу заклеймить американское общество как общество, построенное вокруг рынка, — осторожно начинает Лернер. — Но когда обмен товаров на деньги и, в свою очередь, покупка новых товаров начинают концентрировать вою общественную энергию, следующим логическим шагом становится превращение в товар и самого человека. Маркс ухватил суть явления, указав на “фетишизацию товара” в современную ему эпоху, когда товар (и особенно деньги) персонифицируются и становятся фетишем, а человеческий труд становится товаром. Если бы он писал сегодня, ему пришлось бы признать, что не только труд, но и любовь и личность как таковая стали предметом торговли” (выделено мною. — А. К. ).
Впрочем, такое положение не смущает исследователя. Более того, Лернер готов признать если не полезность, то во всяком случае оправданность “болезней Америки” (название одной из глав). Таких как алкоголизм (40—50 млн “пьющих в компании” и 2,5 млн алкоголиков), рэкет и даже торговля наркотиками.
Ученый философски констатирует: “Можно сокрушаться по поводу неправильного приложения сил, но сама эта “неправильность” есть неотъемлемое свойство общества, чье развитие основано на свободе, конкуренции и приобретательстве, и ею общество расплачивается за принципы, его формирующие”. Лернер бестрепетно переходит к конкретике: “Возьмите, к примеру, худший вариант торговца наркотиками — он сознательно развращает детей, приучая их к губительному зелью, чтобы расширять круг своих постоянных покупателей. Но ведь он следует принципу, основополагающему для любой рыночной экономики” (выделено мною. — А. К. ).
Стоп! — скажет здесь любой нормальный человек. Есть черта, перейти которую невозможно, даже рассуждая чисто теоретически. Однако певец буржуазной Америки не замечает никаких препятствий. Он плавно подводит читателя к выводу, венчающему главу: “Настоящая опасность кроется не в порочности ценностей культуры (обратите внимание — наркоторговля приравнивается к ценностям культуры — поразительно! — А. К. ), а в их отрицании. Преступление и моральное разложение, которые проистекают из сознания того, что значение имеет только сила и что вся американская жизнь — род рэкета, м е н е е о п а с н ы (разрядка моя. — А. К. ), чем те, что проистекают из убеждения, будто вообще ничто не имеет значения, даже рэкет... Социальные болезни, проистекающие из утраты каких бы то ни было устоев и веры в какие бы то ни было ценности, угрожают самому существованию социальной структуры”.
Иными словами, наркоторговец, приучающий детей (!) к отраве, менее опасен (а в известном смысле, следуя этой логике, и более полезен) для общества, чем бунтарь, усомнившийся в американских устоях.
Бедный Макмёрфи!
Впрочем, этот строптивец, согласитесь, тоже не сахар. Особенно если взглянуть на него с точки зрения общества, системы. Повторить вам, ч т о говорят о нем приверженцы? “...Почти неделя, как наш друг Макмёрфи живет среди нас и до сих пор не сверг правительство...” Соединенные Штаты имеют право на защиту.
Вот мы и подошли к наиболее драматичному противоречию американской жизни . Необузданные титаны создали “самую могучую и богатую страну”. Другим было бы не под силу сладить с землей площадью без малого 10 млн квадратных километров. Перейти пустыни, пробить тоннели в горах, обуздать реки. Превратить страну сначала в житницу мира, затем в его кузницу и, наконец, в технопарк. Но те же титаны и бунтари представляют у г р о з у для вознесшегося Вавилона. Энергия своеволия, выплеск индивидуализма грозят разнести его в щепу.
Историограф (и идеолог) Америки Лернер сознает это. Он проницательно подмечает: “Любое общество генерирует энергию, вредную для его нормальной деятельности и в конце концов его разрушающую” . Ах, как бы я хотел, чтобы этот подлинно д и а л е к т и ч е с к и й взгляд усвоили наконец и мои соотечественники. До сих пор талдычащие о цээрушном заговоре как причине распада СССР. Был заговор, был (да ведь и наша разведка не сидела сложа руки; достаточно вспомнить похищение ядерных секретов, нанесшее сокрушительный удар по американским планам доминирования в мире). Но г л а в- н а я опасность грозит любой системе не извне, а изнутри. Но и для американцев сей постулат не менее важен. Может, и более: чем мощнее энергия, создававшая страну, тем опаснее она для дальнейшего существования общества и государства.
В отличие от нас американцы это уразумели и наложили на своих титанов “железа” общественных норм и установлений. Да так хитроумно, что те, только попав в жернова Комбината, догадываются о его существовании.
Как-нибудь в другой раз разберемся в ухищрениях (скорее всего, эффект достигается за счет того, что контроль — до последнего времени — был о п о с р е- д о в а н н ы м: не государственным, а общественным, не административным, а в большинстве случаев финансовым. Человеку оставляли с п а с и т е л ь н у ю и л л ю з и ю в ы б о р а: хочешь — перемени место работы, учебы, жительства. И вообще — катись с благословенной американской земли, если тебе не нравятся здешние порядки).