Естественно,Соков, посмевший присесть в присутствии сатаны, падает с поданного Азазеллотабурета. При этом он выплескивает себе на брюки “полную чашу красного вина”.Увы, это тоже не шутка, а тяжкое кощунство на евхаристический канон:преобразование вина в Кровь Христову. Далее Воланд угощает Сокова мясом,которое жарил на кончике шпаги Азазелло, что не менее кощунственно -высмеивается Причащение Телом Христовым.
И дальше -в подобном всё духе. Так, может, и хорошо, что Бортко не стал этогоакцентировать, щадя чувства верующих? Но тогда не стоило и снимать “Мастера”.Мы видим в фильме лишь одну ипостась образа Воланда, которую тот заготовил дляпрофанов. А ведь он — “лжец и отец лжи”. Почему он столь жестоко расправился сСоковым? Чем же, в самом деле, так провинился, кроме сребролюбия и торговлинесвежей осетриной, Андрей Фокич, чтобы наградить его пыткой ожиданиямучительной смерти?
КритикЛатунский и доносчик Алоизий Могарыч, погубившие Мастера, в конце романа живути здравствуют, а несчастный Соков, видите ли, должен умирать от рака печени!
Нет, Воландненавидит и преследует кого-либо не по случайной прихоти. Он-то знает подлиннуюисторию страданий и распятия Иисуса Христа! Воланд — враг Христа, “дух зла иповелитель теней”, “старый софист”, как говорит “глупый” Левий Матвей. Но развесам Булгаков не поддался отрицательному обаянию своего же страшного персонажа?Есть такое дело, не стоит и спорить. Правда, глубина образа Воланда тожеосталась непонятой Бортко — и всё, полагаю, от недостаточного знакомства сдуховной литературой. Ведь сатана — это падший ангел, поднявший в незапамятныевремена мятеж против Бога. А как должен вести себя падший ангел, оказавшийсяповелителем теней? Не исключено, что так же, как священник-расстрига, говорящийатеистические речи привычным языком церковной проповеди. Вот и Воланд:совершает гнусные, аморальные поступки и сопровождает их высокопарной моралью (“каждомубудет дано по его вере” и т. п.). С литературной точки зрения это явилосьбезусловной находкой. Но проглядывал ли падший ангел в игреБасилашвили-Воланда? Нет, не проглядывал, да и Бортко, скорее всего, себе иактеру такой цели не ставил. И совершенно напрасно.
Потому что10 серий сатиры и буффонады — это оказалось слишком длинно. Ведь “Мастер иМаргарита” — сатирическое произведение только по форме, но никак не посодержанию. А содержание, похоже, осталось для Владимира Бортко закрытым.
БОРИС ШИШАЕВ РАЗУМЕНИЕ СЕРДЦЕМ
Размышления над стихами НиныГруздевой
Шестидесятыегоды прошлого столетия… Звучит уже исторически, не правда ли? А ведь это и всамом деле были исторически очень значимые годы — подъём всей нашей культуры накакой-то совершенно новый, сокровенный уровень, огромный всплеск поэзии ипрозы…
Мы училисьтогда в Литературном институте имени А. М. Горького — и Николай Рубцов, иСергей Чухин, и Нина Груздева, и автор этих строк. Да разве только мы? ВЛитинституте учились тогда многие из тех, чьи имена стали гордостью русскойлитературы в последующие десятилетия, с кем и поныне поставить рядом некого.
У НиколаяРубцова в Москве было как бы два круга друзей: один составляли литераторы,укоренившиеся в столице, имевшие уже немалую известность и обладавшиенедюжинной деловой хваткой, а в другой входили, что называется, свои -земляки-вологжане, включая и тех, кого я назвал выше, да ещё рязанские,уральские, алтайские ребята, едва только начавшие утверждать себя в литературе.В этом кругу Коля отдыхал душой, тут говорилось больше о простом, земном,сердечном, тут его ценили по-настоящему, стихи его слушали, затаив дыхание.
Сидели мыкак-то в общежитии на улице Добролюбова в моей угловой комнате, и разговорзашёл о женском контингенте Литинститута.
— Это надоже… — сказал Серёжа Чухин. — Целый этаж у нас тут женский, и в основном ведьпоэтессы все… Это сколько же будет поэтесс? Слушайте, братцы, а можем мыкого-либо из них поставить вот тут, рядом с нами?
— А нашаНина? — встрепенулся Рубцов. — Про нашу Нину Груздеву ты забыл, что ли? ТолькоНине рядом с нами и место, а остальным даже и близко делать нечего. Нина — поэтс большой буквы, у Нины чувство сильное, без малейшей женской подделки…
И закиваливсе: да, пожалуй, сильней поэта, чем Нина Груздева, на сегодняшний день наженском четвёртом этаже не найдётся.
Незаметнопролетели с той благодатной поры целые десятилетия, ушли из жизни и Рубцов, иЧухин, а потом ещё ушло такое множество друзей, что где-то в серединедевяностых мне, уехавшему из города на жительство в свой родной посёлок,хотелось подняться на какой-либо холм и, обратив лицо к небу, завыть отужасающего одиночества.
И как раз вэто время пришла мне из Вологды бандеролька. Глянул с радостным удивлением -Нина Груздева. Она прислала два своих только что вышедших сборника стихов -“Воскресение” и “Твоё имя”. А в письме просила дать ей рекомендацию длявступления в Союз писателей. Я поразился: как же так, неужели Нину с еёпрекрасными стихами до сих пор не приняли в Союз? Ведь ещё когда училась вЛитинституте, вышла у неё книжка стихов “Тропинка”, а в то время, если кому-тоудавалось выпустить книжку будучи студентом, то уже как-то само собойподразумевалось, что это залог надёжного литературного успеха в будущем.
Послесмерти Рубцова мне не раз приходилось встречаться в Москве на различныхлитературных мероприятиях и с Чухиным, и с Коротаевым, и ещё кое с кем извологжан, справлялся я у них о Нине, но даже и в голову не приходило спросить,приняли её в Союз писателей или нет. Считал, что она давно в Союзе — как можноне принять человека, творчество которого высоко ценилось и Сельвинским, иБоковым, и Рубцовым, да и не только ими?..
А оказалосьвон оно как — годы, два с лишним десятилетия забвения… Написал я Нинерекомендацию и, учитывая то, что будут её зачитывать в Вологодской писательскойорганизации на собрании по приёму, посетовал без обиняков: дескать, что же этовы, братцы, к судьбе столь одарённого человека-то с таким равнодушиемотносились? Узнал потом, что вроде бы спохватились. Ну что ж, лучше поздно, чемникогда.
Вступлениев Союз писателей, конечно же, и поддержало, и окрылило Нину Груздеву. В 1998году в серии “Вологда. ХХ век” вышел новый сборник её стихотворений “Звезда”, ав 2001 году ещё одна прекрасная книга — “Часы песочные”.
И болеевсего, читая эти книги, радуюсь я тому, что Груздева, несмотря на долгие годынепризнания её творчества, невзирая на боль, которую испытывает любой поэт,обречённый на забвение, осталась верной своей сути, не приспособилась “к веяниюновых ветров”, не предала однажды выбранную её сердцем тему — великую темулюбви. В наше нелёгкое переломное время немало известных писателей и поэтов несправились с собой — отреклись от высокого, истинного и скатились к ложному,низменному, стали работать “на потребу улицы”. А Нина Груздева — женщина! -несмотря ни на что, сумела справиться и более того — обрела новую силу.
Читаякак-то её стихи, задумался я о времени нашем переломном, о великой теме любви ивдруг задал себе вопрос: а может, в том, что Нину Груздеву отринули на многиегоды и пытались забыть, есть нечто закономерное?
Странная унас Родина — когда судьба её висит на волоске, откуда-то вдруг появляетсямножество людей, которым слово “любовь” и произносить-то будто уж стыдно, онидаже стараются заменить его каким-нибудь другим. А вот ненависти ничуть нестыдятся.
Бунин,отринутый, почти забытый в России, и на чужбине продолжал писать о любви. Онашей русской любви — высокой, мучительной, сжигающей, жертвенной. И “ЖизньАрсеньева”, и “Тёмные аллеи” — произведения, за которые он был удостоенНобелевской премии, — именно о ней. Это ему там и помогало выживать, и намтеперь жить помогает. Бунин считал, что любовь — это некий высший, напряжённыймомент бытия, что, подобно зарницам в ночи, озаряет всю жизнь человека.
И мнекажется, что Нина Груздева в своём творчестве очень близка именно к такойоценке любви. Думаю, что если бы она относилась к самому высочайшему изчеловеческих чувств по-иному, то вряд ли сумела бы сохранить верность этойтеме, живя столько лет в отрыве от читателя на своей родине, словно на чужбине.
Есть у неёстихотворение, где любовь, как бы обладая голосом, говорит от своего имени.