Усмехаетесь? Фразы?
Глупцы и слепцы! Я, какМуций,
В угли бешенства вашего
руку спокойно кладу.
Значит — правда грядёт!
Неизбежен законреволюций.
Он — в природе вещей!
Даже в тысячелетнем аду!
Публикуемдва отрывка из поэмы Георгия Шенгели “Сталин”.
СергейКУНЯЕВ
Георгий Шенгели
(1894 — 1956)
СТАЛИН
(Отрывкииз поэмы)
Я часто думал: “власть”.Я часто думал: “Вождь”.
Где ключ к величию? Где возникает мощь
Приказа? Ум? Не то: Паскали и Ньютоны
Себе лишь кафедры снискали, а не троны.
Лукавство? Талейран, чей змеевидный мозг
Всё отравлял вокруг, податлив был, как воск,
В Наполеоновой ладони. “Добродетель”?
Но вся история — заплаканный свидетель
Убийств и низостей, украсивших венцы.
Так злобность, может быть? Но злейшие злецы
Вчера, как боровы, под каблуками гнева
Валились из дворцов — разорванное чрево
На грязной площади подставив всем плевкам.
Что ж — воля? Кто бы мог быть более упрям
И твёрд, чем Аввакум? Но на костре поник он,
А церковью владел пустой и постный Никон.
Так что же? Золото или штыки? Но штык -
Лишь производное: орудие владык -
Ужесложившихся, — азолота, бывало,
Князьям и королям чертовски не хватало,
А власть была. Так что ж? Одно: авторитет.
Он добывается реальностью побед.
Дикарь клонил покорно спину, -
Коль кандидат в царьки пращу или дубину
Умел крутить быстрей, тем попадая в лад
С эпохою. На Рим звал Суллу оптимат
Испуганный, поняв, что “помесь льва с лисицей”
Всех лучше справится с матёрою столицей,
Учтя характеры и расстановку сил, -
Весь импульс времени. Кто только не носил
Тиару папскую? Монахи и солдаты,
Мальчишки, женщина, обжоры, нумизматы,
Теологи, — и всё ж 15 сотен лет
Непререкаем был её авторитет
Для люда тёмного. “Наместники Христовы”?
Но лишь опасностью задышит век суровый,
Пока не в дураках, без всяких пропаганд
В тиару голову вдевает Гильдебранд,
Чей гром без промаха, чья воля без износу,
И император сам босым идёт в Каноссу…
Какая только мразь на тронах не была, -
И льва гербового позоря, и орла.
Расслабленный, ханжа, кликуша, неврастеник,
Садист, фельдфебель, трус, маньяк, апаш, изменник -
Подряд кунсткамера уродов, гадов, змей,
Гиньоль истории, ломброзовский музей!
И всё же — правили при безобразьи этом,
В течении веков держась — авторитетом:
Тот — “крови Цезаря”, там — дедушка-Оттон,
Тот — “Божьей милостью”, тот — папой утверждён,
И — замечательно! — чтоб подчеркнуть о с о б о с т ь,
Величье, избранность, одним — внушая робость,
Тем — восхищение, а тем — собачий страх, -
В нелёгких мантиях и золотых горшках
Они, среди “простых”, над разумом ругались,
Как Eacles regili*, на трупах разлагались.
Когда ж, бывало, гас павлиний ореол
И воды сточные струились на престол,
И позолота вдруг сползала с мёртвой кожи
Пергаментов, тогда — хрипел “избранник божий”
В удавке или полз, дрожа, на эшафот, -
И если подлинно эпоха шла вперёд,
То возникали в ней средь боевого хмеля
Колпак поярковый и сапоги Кромвеля!
Вождь — тот, в ком сплавлено в стальное лезвиё
И ум пронзительный, и воля, и чутьё,
Кто знает терпкий вкус поступков человечьих,
В корнях провидит плод и контур норм — в увечьях,
Кто доказать умел на всех путях своих,
Что он, как ни возьми, сильнее всех других
Той самой силою, что в данный миг годится,
Кто, значит, угадал, в каком котле варится
Грядущее, в каком былое, — угадал,
Куда история свой направляет шквал!
В эпохи мелкие бывают всех сильнее
Порой наложницы, порою — брадобреи;
В грязи дворцовых склок плодится временщик,
Чтоб лопнуть через год; в борьбе уездных клик
Выпячивают грудь “тузы” и “воротилы”:
Но лишь историю рванутиные силы,
Под спудом зревшие, метя ко всем чертям
Гнилую скорлупу — и трон, и суд, и храм, -
Не отыграться тут на деньгах, на породе,
На склочной ловкости: тут власть в самом народе;
И к ней придёт лишь тот — кто подлинно велик, -
Кто в сердце времени всем существом проник!
И это будет — Вождь! В нём Жизнь кипит и бродит,
Как Гегель говорит: “в нём новый мир восходит”.
А разорви ту связь — и тотчас под уклон
Громадным оползнем начнёт валиться он;
Наполеонова тогда звезда блистала,
Когда он сам “парил в просторах идеала”
(По гётевским словам), — когда он мысли мчал
Валить феодализм в разверзшийся провал.
Когда ж династию он стал крепить, отведав
Лакейских почестей, когда великих дедов
В архивах королей сыскать велел опал
И яркий свой сюртук, где дым боёв опал,
Сменил на мантию со шлейфом златопчёлым,
Когда он гнёт понёс испанским нищим сёлам
И, жестам выучась изящным у Тальмо,
На русский навалить решил народ ярмо, -
Тогда — всё рухнуло… На острове скалистом
Он, кто скрижаль ваял, — опять мемуаристом…
И мне понятен путь, как взмах крыла простой,
Каким, войдя в эпические были,
С недосягаемой сдружился высотой, -
Стал Сталиным Иосиф Джугашвили.
Чудесный сплав огромного ума
С огромною и безвозвратной волей…
Вот — “личное”. Средь мировых раздолий
Созревших гроз уже бегут грома;
Вот — “внешнее”. Стихия со стихией
Перекликаются. И, слыша бури свист,
Идёт навстречу ей, чтобы тряхнуть Россией,
Тифлисский худенький семинарист.
Рабочие кружки в литейных и кожевнях, -
Раскоп ключей живых средь наслоений древних, -
Размёт всех глупостей и лжей,
Всех болтунов разгром, изгнанье их — взашей,
Проникновение в любые боли будней,
И через год, глядишь, средь пламенных полудней
Батума, и Тифлиса, и Баку
Размеренным и неуклонным шагом
Гуриец и лезгин идут под красным флагом
Навстречу изумлённому штыку!..
………………………………………………………………….
Я в этом знаю толк. Поэт — я изучал
Строй цицероновых финалов и начал,
Архитектонику главы, абзаца, фразы, -
Распевы Гарсия и гоголевысказы;
Я Хризостомом был, как ветром, упоён;
Чеканом логики меня пьянил Платон,
Я жадно выхлебал яд гейневского глума,
И пиво Лютера, и брагу Аввакума.
Я знаю в слове толк. И вот, когда гляжу
В страницы стенограмм, — одну я нахожу
Его достойную метафору: я разом
Его конструкции назвать готов алмазом,
Что выгранен в брильянт. Здесь “комплимента” нет.
Закон гранения — подмять летучий свет,
Замкнуть его в глуби кристалловидной плоти,
Заставить биться в грань на каждом повороте,
Дробиться в лёгкости, ливень и семицвет
Блаженством радуги метнуть со всех фацетт.
Гранильщик опытный расчистит на экране -
Углы падения, наклоны каждой грани,
Надломы, россыпи и выбрызги луча,
Ярь благородную, как лошадь горяча!
Здесь — то же. Вижу я каноны симметрии,
Члененья чёткие, антитезы крутые
И пронизавшие всю толщу речи всей
Скрещенья строгие незыблемых осей.
И мысли ясный луч, летя в гранёном слове,
Как боевой клинок, всё время наготове,
Дробится в радугу, и семь цветов её
Прекрасной полнотой объемлют бытиё!
Вот фиолетовость: то чудная динамо
Сгущает капли масть и так парит упрямо
По медным проводам — чтоб молния в плену
Нетленной силою наполнила страну.
Вот синева: то цвет, то холст комбинезона
Рабочего, то хмель прохладного озона,
Которым дышит труд: “жить стало веселей”.
Вот голубой разлив: то блеск и звон морей,
Куда мы шлём суда, глуби воздушной сферы,
Где самолётам вслед чертят круги планеры.
Вот зелень: то леса, луга, сады, поля, -
С двойною силою родимая земля,
Неиссечённая враждебными межами.