“Но чем характерен русский человек? — объяснял в том же интервью Кокошин. — Он создал какое-нибудь сверхдиковинное изделие, а вот дальше: поставить его на поток, растиражировать — ему уже неинтересно. Американцы наоборот, у них в ученых живет Генри Форд. Там задача не просто сделать автомобиль, но “раскрутить” его, чтобы пошел миллионными тиражами... Все эти вещи тоже необходимо закладывать в образование: учить людей добиваться экономического успеха в сфере высоких технологий в интересах развития своей страны”.
Разумеется, не Форд изобрел автомобиль. И основы, из которых выросло высокотехнологичное производство компьютеров, заложил не Билл Гейтс, а фундаментальная наука, в том числе и русский физик-теоретик, Нобелевский лауреат Ж. И. Алферов. А наша отечественная высшая школа учила и деловой хватке, достаточно вспомнить академика И. В. Курчатова или С. П. Королева. Но понятие, что такое “экономический успех”, у Королева было все же иное, чем у Генри Форда или Билла Гейтса. Но с Д. И. Менделеевым у основоположника советской космонавтики понятия о многих вещах — близкие, хотя великий химик занимался делами русской экономики и промышленности не при советской власти. Менделеев был по убеждениям государственником и патриотом, выступал против иностранного засилья (термин “глобализация” тогда еще не был в ходу), за что и тогда можно было прослыть антисемитом. Академия наук, убоясь обвинения в том же, не избрала великого русского химика в академики.
Но вернемся к интервью Кокошина. Он отметил тенденцию к снижению математического образования в школах США, Англии, Германии, Японии: “Это выглядит парадоксально: идет информатизация общества, растет потребность в сложных компьютерных системах, в программном продукте, в прикладной математике, а внизу, в школах, где формируется основа — противоположная тенденция”. И в особенности эта тенденция характерна для США, где либерализация образования позволяет ученикам самим выбирать, чем они хотят заниматься: “Я знаком со многими руководителями высокотехнологичных фирм США — они болезненно реагируют на такую ситуацию”.
По мнению сопредседателя РОСРО, этот западный “парадокс” обеспечивает место и роль России в условиях глобализации образования: “Мы, с нашей системой образования, с традицией интереса к крупным научным достижениям, можем стать одним из мировых центров, где будут производиться не машины и оборудование, а прежде всего специалисты и знания. Собственно, сегодня это наиболее ликвидный продукт на мировом рынке. Правда, весь вопрос в том, как его использовать”.
В этом деловом предложении как бы оборачивается своей приятной стороной коммерциализация образования, которую не приемлет в России большинство. Оказывается, и на образовании можно заработать на пользу государства. Ведь до сих пор “наиболее ликвидный продукт” достается зарубежным фирмам задаром, они сэкономили немало средств на подготовке специалистов, а Россия не получила за них ни гроша, хотя они обучались за счет государства. Кокошин не говорит, во что обошлась России такая благотворительность. Но цифры есть в статье С. П. Капицы, опубликованной журналом “Университет и школа” (2000, № 3). Выпуск одного специалиста в области физики, математики стоит сейчас на мировом рынке один миллион долларов. За последние десять лет из физтеха уехали за границу около полутора тысяч выпускников. Один институт подарил зарубежным фирмам полтора миллиарда долларов. (Как раз столько получит по бюджету на 2001 год министерство образования.) Один! А уезжают из многих.
Может, и в самом деле у России есть возможность воспользоваться глобализацией образования и стать мировым центром по производству “наиболее ликвидного продукта”? Томский губернатор В. М. Кресс уже предложил создать в этом старинном университетском городе российско-азиатский и российско-китайский университеты дистанционного образования: ведь только в Китае ежегодная потребность в специалистах с высшим образованием оценивается в сто миллионов человек.
Когда начинают оценивать, что же осталось у России после вселенского разграбления, непременно говорят и об интеллектуальном потенциале нации. Во-первых, называют российские запасы недр и, во-вторых, — интеллект. Распродажа недр — дело откровенно грабительское, и уже подсчитано, на сколько лет всего этого хватит. Производство “наиболее ликвидного продукта” сосредоточено в российской системе образования. Ну, а эти ресурсы исчерпаемы или нет?