С учетом вышесказанного можно сделать вывод, что иностранные портфельные инвестиции вследствие их изначально спекулятивного характера и непредсказуемости поведения “портфельных” инвесторов несут в себе огромный фактор риска и потенциального ущерба для национальной экономики. Быстрый приток, а затем такой же быстрый отток иностранных портфельных инвестиций приводит к нестабильности курсов национальных ценных бумаг, их обесцениванию, девальвации местных валют, многократному снижению капитализированной стоимости экономики страны. В России это уже привело к тому, что стоимость приватизируемых российских предприятий и соответственно их акций, в том числе и тех, которые скупают иностранцы, крайне занижена по сравнению с их реальной рыночной ценой и потенциальной прибыльностью. В результате общая сумма прямых иностранных инвестиций меньше, чем она могла бы быть.
Другим фактором искусственного, крайне выгодного для иностранных корпораций занижения стоимости российских производственных фондов являются манипуляции с курсом рубля по отношению к доллару. Так, например, рост курса доллара по отношению к рублю осенью 1991 г. с 0,83 руб. за доллар до 14 руб. (по произвольному решению прозападного правительства России) привел к “удешевлению” экономики России более чем в 15 раз. После финансово-валютного кризиса 17 августа 1998 г., вызванного как монетаристским характером экономической политики правительства России, так и разрушительной ролью иностранных “портфельных” инвесторов, общая стоимость российской экономики, по некоторым оценкам, снизилась более чем в 30 раз. Все это позволяет западным компаниям скупать многие экономически рентабельные российские предприятия фактически за бесценок. Именно это является одним из существенных факторов относительно невысокого уровня иностранных инвестиций в российскую экономику, а не только российские “особые” условия, о которых пишет Паршев и под которыми он подразумевает прежде всего геоклиматические особенности России.
Прямые иностранные инвестиции — гораздо предпочтительнее портфельных. В странах слаборазвитых, где нет ни своей развитой национальной производственной и научно-технической базы, ни квалифицированной рабочей силы (как, например, в странах Африки, многих странах Латинской Америки и Азии), прямые иностранные инвестиции являются единственной возможностью приобщения к современной цивилизации (вернее, к отдельным аспектам такой цивилизации, зачастую наиболее уродливым). Платой за такое приобщение является прочная экономическая и политическая зависимость от развитых капиталистических стран. Вообще же негативные стороны иностранных прямых инвестиций во многих случаях могут перевешивать положительные, особенно с точки зрения стратегических перспектив развития страны. Пример Китая, на который ссылается Паршев, не является показательным в силу того, что здесь прямые иностранные инвестиции в большинстве своем (более 70% от их общего объема) представляют собой капиталовложения, произведенные зарубежными бизнесменами китайского происхождения, или, как их еще называют, “хуацяо”. Китайские диаспоры за рубежом и особенно в США, Австралии, странах Юго-Восточной Азии являются сосредоточением огромной финансовой и экономической мощи, которая вполне сознательно и целенаправленно используется ими для всестороннего развития экономики КНР. При этом они руководствуются не только экономическими, но и ярко выраженными патриотическими, национальными чувствами по отношению к Китаю, желая сделать его мощной, процветающей страной. Кстати, именно благодаря китайским зарубежным диаспорам, с их сильными экономическими позициями внутри соответствующих стран и лоббированием интересов Китая, оказался возможным прорыв китайского экспорта на перенасыщенные и не для всех доступные рынки США и других развитых стран — рынки, где реализация товаров осуществляется за твердую валюту. Прямые иностранные инвестиции чисто западного происхождения пришли в Китай уже после тех сдвигов в экономике КНР, которые произошли в результате инвестиций, произведенных “хуацяо” и подготовивших почву для роста национального дохода и соответственно — роста платежеспособного спроса. Главной целью чисто западных инвестиций, в отличие от инвестиций “хуацяо”, является прежде всего выход на внутренний китайский рынок с его более чем миллиардом потребителей, а не производство товаров с последующим экспортом в страны Запада. Следует отметить также, что инвестиции в китайскую экономику с самого начала китайской новой экономической политики (конец 70-х годов) поощрялись правительствами западных стран, стремящихся заполучить Китай в качестве союзника в борьбе с Советским Союзом. Теперь, когда СССР разрушен, а Китай наращивает свою экономическую и военную мощь, которая со временем станет несомненной угрозой для интересов Запада, западные страны, возможно, и сожалеют о своей роли в развитии китайской экономики, однако уже сделанные первичные западные инвестиционные вливания в экономику Китая привели к созданию определенной экономической взаимозависимости между Китаем и Западом, что, соответственно, стимулирует вторичные, третичные и т. д. западные инвестиции в эту страну. Суммарный объем иностранных инвестиций в экономику Китая в настоящее время превосходит 250 млрд долларов (в России за годы “независимости” аккумулировано около 12 млрд прямых иностранных инвестиций).
В отличие от Китая, Россия нигде за рубежом не имеет влиятельной, сплоченной, патриотически настроенной и в экономическом отношении мощной русской диаспоры, которая могла бы явиться источником прямых производственных инвестиций в российскую экономику и проводником русских интересов в других странах. В политическом смысле западные страны не доверяют России и русскому народу. У них нет полной уверенности, что им удастся “цивилизовать” наш народ в духе “западных ценностей”, сделать его послушной игрушкой в руках мондиалистов. Отсюда естественное стремление всячески ослабить русский народ, и духовно, и физически, а еще лучше — вообще уничтожить. Руками российских реформаторов-либералов Запад проводит целенаправленную политику по уничтожению оборонной мощи России, разрушению ее производственного и научно-технического потенциала, подавлению национального самосознания народа, сокращению его численности. Впрочем, об этом уже много написано и нет смысла повторяться. А. Паршев, делая основное ударение на геоклиматических условиях как основном факторе, препятствующем приходу иностранных инвестиций в Россию, уделяет совершенно недостаточное, как нам кажется, внимание фактору политическому, влияние которого на поведение иностранных инвесторов огромно. В условиях, когда правительства США и ряда крупнейших западных стран ставят предоставление кредитов, равноправных условий торговли и технического обмена в зависимость от “поведения” российского правительства как на международной арене, так и внутри страны, когда под различными предлогами (война в Чечне, сотрудничество с Ираном, Ираком, “дело” Гусинского и “подавление” свободы СМИ и т. д.) со стороны Запада и подконтрольных ему международных экономических организаций (как, например, МВФ) предпринимаются или инспирируются дискриминационные и ограничительные экономические меры в отношении России, вполне естественно, что частные западные инвесторы не решаются идти против воли своих правительств и делать капиталовложения в страну, которая, по западным меркам, балансирует на грани превращения в страну-изгоя.
В этой связи возникает вопрос: почему США и их союзники (хотя эти последние в гораздо меньшей степени) на практике сознательно создают препятствия на пути развития экономического сотрудничества с Россией, и в том числе на пути частных западных инвестиций в российскую экономику, несмотря на все соглашения о партнерстве и сотрудничестве, заключенные в последние годы? Ведь массированные западные инвестиции могли бы прочно привязать экономику России к странам Запада, сделать ее составной (хотя и подчиненной, зависимой) частью западной капиталистической системы, как, например, экономика Мексики, Бразилии, Аргентины и т. д. Инвестиции в Россию были бы несомненно выгодны и иностранным инвесторам (хотя А. Паршев и стремится доказать их абсолютную невыгодность).