Хотя в процессе переговоров командование Красной Армии обещало не вводить войска на Верхний Дон, а двигаться к Новочеркасску, они тут же начали продвигаться в образовавшийся прорыв, и весь казачий фронт спешно отошел на линию Донца. Верхне-Донской округ оказался в тылу Красной Армии, захватившей почти весь Дон.
“Станицу Вешенскую, — сообщает П. Кудинов, — заняла15 Инзенская пех[отная] дивизия, по другим станицам и хуторам расположились отряды чека, обозы и резервные части. Повсюду начался красный террор...”. Фронт большевикам открыли 1-й Вешенский, Казанский и Мигулинский полки. В 1-м Вешенском полку летом и осенью 1918 г. воевал против Красной Армии Харлампий Ермаков. Сотником 1-го Вешенского конного полка белогвардейской армии был в это время и Павел Кудинов.
В романе “Тихий Дон” Григорий Мелехов воюет с Красной Армией в том же 1-м Вешенском полку: “Неподалеку от станицы Дурновской Вешенский полк в первый раз ввязался в бой с отступающими частями красноармейцев. Сотня под командой Григория Мелехова к полудню заняла небольшой, одичало заросший вербами хутор” (3—4, 52). И в “Тихом Доне” казаки Вешенского полка решают “дальше границ не ходить” (3—4, 61); “Выбьем из казачьей земли — и по домам!” (3—4, 61); “По домам надо! Замирения надо добиваться!..” (3—4, 62).
Как видите, Шолохов ничего не придумывал — он знал, как все происходило в жизни, и воплощал эту правду жизни в художественном слове. И знал из надежного источника. Любопытна эта перекличка текста “Тихого Дона” и текста допросов арестованных, как Харлампия Ермакова, так и Павла Кудинова. На допросе 24 мая 1923 года Харлампий Ермаков так рассказывает об этом периоде своей жизни: “...Армия белых начала отступать за Донец. Мне удалось из части убежать и скрываться дома”.
Точно так же “убежал из части”, ночью тайно “покинул полк” и Григорий Мелехов: “Поживу дома, а там услышу, как будут они иттить мимо и пристану к полку”, — отстраненно думал он о тех, с кем сражался вчера бок о бок” (3—4, 69).
И, в полном соответствии с реальными обстоятельствами жизни, в романе “Тихий Дон” сказано: “Первым обнажил занятый участок, находившийся на калачовском направлении, 28-й полк, в котором служил Петро Мелехов. Казаки после тайных переговоров с командованием 15-й Инзенской дивизии решили сняться с фронта и беспрепятственно пропустить через территорию Верхнедонского округа красные войска. Яков Фомин, недалекий, умственно ограниченный казак, стал во главе мятежного полка...” (3—4, 72).
Как сообщил в ходе допросов Павел Кудинов, Яков Фомин пригласил его к себе в “адъютанты”, а потом сделал и руководителем военного отдела Вешенского исполкома, что вполне устраивало Павла Кудинова, который “был пока доволен” новой властью. “Однако Советская власть просуществовала всего один месяц, после чего вспыхнуло восстание казаков” (из допроса П. Кудинова 14 апреля 1945 г.).
Итак, казаки Вешенской, Казанской и Мигулинской станиц, державшие фронт против Красной Армии на северных границах Донщины, взбунтовались и к началу января бросили фронт, открыли его настежь перед наступающими частями Красной Армии. А спустя три месяца казаки этих же станиц подняли новый мятеж — уже против обманувшей их Красной Армии, против комиссаров, развязавших террор в отношении казачества. Это была реакция на предательство и обман, которым они подверглись.
Ответы на вопросы о причинах Вешенского восстания, которые давали во время допросов Харлампий Ермаков и Павел Кудинов, подтверждают глубину и точность анализа этих причин в “Тихом Доне”. Причины две: обман казаков, добровольно открывших Красной Армии фронт, и начавшиеся почти сразу же после этого красный террор, политика “расказачивания”, направленная на физическое уничтожение казачества. В романе “Тихий Дон” беззакония и зверства описаны с документальной правдивостью. “...То обстоятельство, что бросили верхнедонцы фронт, оправданием не служит, а суд до отказу прост: обвинение, пара вопросов, приговор и под пулеметную очередь” (3 — 4, 101). Чекисты дают в романе четкие указания, кого необходимо в первую очередь поставить под “пулеметную очередь”: “необходимо изъять все наиболее враждебное нам. Офицеров, попов, атаманов, жандармов, богатеев — всех, кто активно с нами борется, давай на список” (3 — 4, 114). Этот “список” дословно повторяет директиву о расказачивании от 24 января 1919 года, дававшую установку на “самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества путем поголовного их истребления”, а также “инструкцию” от 12 декабря 1918 года: “Лица, перечисленные в пунктах, подлежат обязательному истреблению: все генералы, духовенство, укрывающиеся помещики, штаб-и обер-офицеры, мировые судьи, судебные следователи, жандармы, полицейская стража, вахмистры и урядники царской службы, окружные, станичные и хуторские атаманы, все контрреволюционеры и — все казачество”.
Восстание вспыхнуло сразу в нескольких местах, и оно, бесспорно, готовилось.
Казак Мигулинской станицы К. Чайкин на заседании Верховного круга в Новочеркасске в мае 1919 года так рассказывал о начале восстания: “20 февраля (по ст. ст. — Ф. К. ) я получил известие, что был назначен ряд расстрелов. В Каменской подготовлялось восстание и организовывалась дружина. У меня были припрятаны винтовки и девять ящиков с патронами. Ко мне приехали казаки, забрали винтовки, патроны и уехали в Казанскую. Там уже собралось около 500 казаков. В два часа ночи окружили Казанскую, перебили 300 красных, установили свой порядок”.
А вот как описывает начало восстания, как оно происходило в Вешенской, в своей “Просьбе о помиловании” в Президиум Верховного Совета СССР Кудинов:
“В январе месяце 1919 года я был назначен начальником военного отдела... В это время в Вешенской был расположен карательный отряд, численностью в 250 человек. 27 февраля, когда сотрудники комиссариата собрались на работу, то с окраин станицы послышалась ружейная стрельба (это было 8 часов утра). Оказалось, что станица окружена, но кем — никто ничего не знал, а карательный отряд был захвачен врасплох. Комиссар и комендант бросились в трибунал, чтобы выяснить о положении, но последний исчез еще в 12 часов ночи, не предупредил ни того, ни другого. После краткой перестрелки карательный отряд бросился врассыпную, на правый берег реки Дона, в лес. Станица была занята конной сотней казаков, пришедших с хутора Решетовского. После, как выяснилось, восстание началось еще 25 февраля в хуторе Шумилине Казанской станицы и 26 была занята и станица Мигулинская”.
Начало восстания в романе “Тихий Дон” дается через восприятие Михаила Кошевого, и оно идентично тому, что рассказывает Павел Кудинов. “Выстрелы немо захлопали где-то за станицей, около сосен, в направлении на Черную. Мишка побелел, выронил папиросу. Все бывшие в доме кинулись во двор. Выстрелы гремели уже полнозвучно и веско. Возраставшую пачечную стрельбу задавил залп, завизжали пули, заклацали, вгрызаясь в обшивку сараев, в ворота... Началась гибельная паника” (3 — 4, 129). Как видите, в романе все началось также с окружения станицы и паники. Причем “выбили из Вешенской Фомина”, сообщается в романе, именно “решетовцы, дубровцы и черновцы” (3 — 4, 134).
Шолохов прекрасно знал, что окружила Вешенскую и захватила ее решетовская сотня, формировавшаяся из казаков хуторов, лежавших по речке Решетовке и вокруг станицы Вешенской, включая Черновку, Чигонаки, Дубровку и др. Как уточнил во время допроса 9 ноября 1944 года Павел Кудинов, “впоследствии, при большом увеличении этой группой стал командовать Суяров”.
Чтобы обо всем этом столь правдиво рассказать в “Тихом Доне”, необходимо было, опять-таки, все это знать. О том, как начиналось восстание в Вешенской, досконально знал Павел Кудинов, который последние недели перед восстанием был адъютантом у командира 28-й “красной” дивизии Фомина и заведующим военным отделом Вешенского исполкома и, как будет показано далее, принимал участие в подготовке восстания. Но, находясь в эмиграции, он, естественно, не мог рассказать об этих подробностях будущему автору “Тихого Дона”.